Чик-Чик забрала у Фрэнки стакан с рисом и опрокинула в воду.

– Пока-пока, червячки! – пропела она и помешала червивый суп длинной деревянной ложкой. – Видишь? Они уже всплыли. Эти ребята долго не протянут в горячей воде.

Следующую четверть часа Фрэнки вылавливала из кастрюли личинок, думая о том, как теперь вообще сможет есть. Потом Чик-Чик показала, как готовить тушеную говядину. В мясе блестели бугры жира, а картофель напоминал темные камни, которые дети пинали во дворе. Они налили «постума»: настоящего кофе детям не давали.

Наконец Фрэнки потеряла терпение.

– Как они могут кормить нас такой гадостью? На свалке и то можно подобрать лучше!

Чик-Чик оглянулась на сестру Винченцу, но та была занята – орала на девочку, рассыпавшую сахар. Разве они не знают, что сахар им пожертвовали и нет ни одной лишней крупинки?

Чик-Чик махнула Фрэнки, чтобы та шла за ней в другой отдел кухни: для монахинь.

– Глянь сюда.

Она подняла крышку большой кастрюли. Там в собственном соку тушилось первосортное коричневое мясо, а запах стоял такой, что у Фрэнки закружилась голова. В другой кастрюле было картофельное пюре. В третьей – зеленая, как трава, фасоль. Чик-Чик озорно улыбнулась, отчего стала похожа на хэллоуинскую тыкву с прорезями для глаз и рта, и взяла ложку.

– Разумеется, мы пробуем еду. Надо же убедиться, что приготовлено как надо. Кто же захочет есть испорченные блюда?

Она зачерпнула картофельное облако и протянула Фрэнки.

Как только та поднесла ложку ко рту и на языке взорвался вкус сливочного масла и соли, в смежном с кухней коридоре раздался шум. Вопль, глухой стук – и в распахнувшуюся дверь влетел темноволосый паренек. Его толкнули так сильно, что он проскользнул по полу и остановился у самых ног Фрэнки. Когда он поднял карие глаза из-под козырька кепки и улыбнулся – Фрэнки разглядела полные губы и раскрасневшиеся щеки, – она почувствовала себя полуобнаженной русалкой, выброшенной на берег и бьющей хвостом.

Фрэнки резко вдохнула, втянув картофельное пюре, и закашлялась. Она кашляла и кашляла, не зная, сможет ли вообще когда-нибудь дышать.

Утопленница

Когда-то и я встретила такого парня.

И с тех пор не могла дышать.

Вороний принц

Моего парня звали Бенно. Первый слог – начало поцелуя, когда губы вытягиваются в трубочку, но еще не разомкнулись. Второй слог – как сладкий фрукт. Если мне не спалось, я повторяла его имя снова и снова только для того, чтобы чувствовать это слово во рту.

Парня Фрэнки звали Сэм. Правда, у него не было времени представиться. Пока она отчаянно кашляла, а Чик-Чик била ее по спине, сестра Винченца гонялась за ним по всей кухне и била ручкой сковороды. Он выскочил за дверь, а втолкнувшие его сюда хулиганы смеялись и восторженно вопили.

– Ты в порядке? – спросила Чик-Чик, когда мальчишки убежали, а кашель Фрэнки стих.

– Кто это был? – спросила Фрэнки.

– Мальчишка? Кажется, его зовут Сэм. А что?

Фрэнки пожала плечами и опять кашлянула.

– Просто так.

Чик-Чик загадочно улыбнулась.

– Он хорошенький.

– Хорошенькими бывают девочки, – сказала Фрэнки, хотя она была неправа.

– Тогда симпатичный.

– Может быть.

На самом деле Фрэнки не знала, что мальчишки могут быть хорошенькими или симпатичными. Это казалось невозможным: с их шерстяными штанами, чумазыми лицами и огромными клоунскими ступнями. Она опять закашлялась, стараясь спрятать лицо, ставшее мокрым и горячим, словно она постояла над кастрюлей с тушеной говядиной.

– Ай-ай-ай, – проговорила Чик-Чик. – Похоже, кому-то будет что сказать на исповеди в конце недели.

– Ты о чем? Я ничего не сделала.

– Пока что, – заметила Чик-Чик.

* * *

Пару недель спустя Фрэнки думала о словах «пока что», торопясь по коридору в лазарет. Эти короткие слова казались такими большими и весомыми. Они отдавались эхом в ушах, пульсировали в венах: «пока что», «пока что», «пока что». Фрэнки бежала так быстро, что чуть не потеряла сверток с едой, который прятала под свитером. Она прижала его крепче, надеясь, что монахини не увидят выпуклости и не услышат хруста оберточной бумаги. Она почти добралась до лазарета, когда ее окликнули.

– Франческа Мацца!

Фрэнки повернулась, прижав к себе локти, как обычно делаешь, когда замерзаешь или когда болит живот. Сестра Джорджина притаилась в темном коридоре, словно огромная летучая мышь. Она что-то держала. Доску для резки хлеба. Фрэнки не хотелось знать, зачем монахине этот предмет.

Сестра потерла костяшки пальцев о доску.

– Ты куда?

– Иду в лазарет к Лоретте, хочу ее подбодрить. У нее ветрянка. Я не заражусь, потому что уже переболела.

– Кто разрешил тебе посещать лазарет в такой час?

– Сестра Берт.

– Сестра Бертина, – поправила монахиня.

– Сестра Бертина, – таким же точно тоном повторила Фрэнки.

Сестра, прищурившись, посмотрела на Фрэнки, пытаясь понять, не дурачит ли та ее. Фрэнки не дурачила, кто угодно мог понять, что она и правда хочет побыстрее уйти к Лоретте. Я это видела. Сестра Берт разрешила, а кроме того, вечер холодный, ужин только закончился, что ей еще делать?

– Раз уж сестра Бертина разрешила, то я должна тебя отпустить. – Монахиня шагнула вперед; ее глаза горели, как угли. – Но не думай, будто я не спрошу ее, чтобы убедиться, не собралась ли ты прошмыгнуть самовольно.

Фрэнки отступила назад, при этом стараясь быть достаточно храброй, чтобы стоять на своем.

– Да, сестра.

– Если обнаружу, что ты мне лжешь, ты пожалеешь, что повстречалась со мной.

Глупые слова, потому что Фрэнки не знала ни одного сироту, который не пожалел бы о встрече с сестрой Джорджиной.

– Да, сестра.

Сестра Джорджина еще секунду или две удерживала взгляд Фрэнки, а затем ушла по коридору, словно какая-нибудь королева. Фрэнки ощутила зарождающуюся головную боль. Она поклялась себе, что, когда станет взрослой женщиной и обретет свой дом, она вернется сюда в красивом костюме, шляпке и туфлях в тон. И в белых перчатках. Найдет сестру Джорджину и расскажет ей все, что о ней думала: что сестра просто задира, не лучше тех мальчишек, что слоняются по улицам и отбирают сладости у малышей. И Фрэнки плевать, если придется до конца своих дней после каждой исповеди миллион раз повторять «Аве, Мария».

– Почему так долго? – спросила Лоретта, когда Фрэнки наконец пришла в лазарет. – Утром я дочитала книгу и весь день умираю от скуки.

Она почесала красную сыпь на лице.

– Мне не разрешали прийти, – ответила Фрэнки. – А потом по пути сюда я наткнулась на сама знаешь кого.

– Самая