— Я спал. — Саймон пожал плечами. — Мне приснился странный сон.

Бинабик приподнял бровь.

— Ты его помнишь?

Саймон на мгновение задумался.

— Не так чтобы очень. Он ускользнул. Что-то про короля, и высохшие цветы, и запах земли… — Саймон покачал головой, он не мог ничего вспомнить.

— Ну и хорошо. — Бинабик принялся метаться по палатке принца, пытаясь отыскать плащ Саймона, в конце концов нашел его и бросил новоиспеченному рыцарю, который натягивал штаны. — Твои сны часто вызывают у тебя тревогу, но совершенно бесполезны с точки зрения новых знаний. Наверное, тебе не стоит тратить силы на то, чтобы их запоминать.

Саймон почувствовал легкую обиду.

— Знания? Ты о чем? Амерасу сказала, что мои сны что-то значат. Кстати, ты и Джелой тоже.

Бинабик вздохнул.

— Я только имел в виду, что нам не особо удается понять, что они означают. Так что, мне кажется, тебе лучше о них не думать, по крайней мере, сейчас, когда ты должен наслаждаться великим днем в твоей жизни!

Когда Саймон увидел серьезное лицо тролля, ему стало ужасно стыдно за свою вспышку.

— Ты прав, Бинабик. — Он застегнул ремень с мечом и подумал, что его непривычный вес стал еще одной странностью в этот день чудес. — Сегодня я не буду о них думать… И вообще ни о чем плохом не буду.

Бинабик от души хлопнул его по спине.

— Вот слова того, кто разделил со мной множество приключений! Давай, нам пора. Кроме того, что Джошуа благородно предоставил тебе свою палатку, чтобы ты выспался, благодаря ему всех нас ждут великолепный пир и другие удовольствия.

Все палатки, стоявшие под защитой северо-восточной стены Сесуад’ры, украшали разноцветные ленты, трепетавшие на сильном ветру. Увидев их, Саймон подумал о днях, проведенных в Джао э-Тинукай’и. Обычно он старался гнать от себя эти воспоминания из-за сложных и неприятных чувств, которые они вызывали. И даже замечательные слова, прозвучавшие сегодня, не могли изменить правды и заставить Короля Бурь отправиться восвояси. Саймон отчаянно устал бояться. Скала Прощания ненадолго стала для них убежищем, но как же он тосковал по настоящему дому, как мечтал о безопасном месте и хотел освободиться от ужаса! Амерасу, Рожденная на Корабле, видела его сны и сказала, что ему больше не нужно нести их груз, разве не так? Но Амерасу, знавшая очень много, была слепа к другим вещам. Может быть, она неверно поняла его судьбу?

Саймон и его спутники вошли в потрескавшуюся дверь вместе с последними гостями и оказались в освещенном и согретом факелами Доме Прощания. В огромном зале собралось множество людей, которые расположились на расстеленных плащах и одеялах. Выложенный плитками пол очистили от многовекового мха и травы; всюду пылали маленькие костры. В эти сложные времена у людей редко появлялся повод для веселья, и беженцы из самых разных мест, похоже, твердо решили радоваться празднику. Несколько раз Саймона подзывали к кострам, чтобы разделить с теми, кто собрался вокруг, поздравительный тост, и прошло некоторое время, прежде чем он наконец добрался до стола, стоявшего на возвышении — массивной каменной плите с замысловатым рисунком, — где его ждали принц и остальные.

— Добро пожаловать, сэр Сеоман. — Джошуа показал Саймону, чтобы он сел слева от него. — Поселенцы из Нового Гадринсетта очень старались, чтобы наш пир получился великолепным. Насколько я понимаю, нас ждут кролик, и куропатка, и цыплята. А еще потрясающий лосось из Стеффлода. — Он наклонился к Саймону и заговорил немного тише. Несмотря на прошедшие мирные недели, лицо принца по-прежнему оставалось изможденным. — Ешь от души, приятель. Скоро погода совсем испортится, и может так случиться, что нам, как медведям, придется жить за счет собственных запасов жира.

— Новый Гадринсетт? — спросил Саймон.

— Мы всего лишь гости на Сесуад’ре, — заговорила Джелой. — Принц правильно считает, что с нашей стороны было бы дерзостью назвать поселение именем священного места ситхи.

— А поскольку Гадринсетт обеспечил нас многими из наших жителей, да и название у него вполне подходящее — «Место сбора» на древнем языке Эркинланда, — я назвал наш палаточный город в его честь. — Джошуа поднял чашу из кованого металла. — За Новый Гадринсетт!

И все вокруг подхватили его тост.

Поселенцы сумели использовать жалкие возможности долины и леса, и пир получился действительно великолепным; Саймон поглощал угощение с энтузиазмом, граничившим с помешательством. Последний раз он ел накануне, во время полуденной трапезы, и большую часть ночного бдения его занимали мысли о еде. В конце концов усталость прогнала голод, но сейчас он вернулся в полной мере.

Джеремия стоял за спиной Саймона и наполнял его чашу разведенным водой вином всякий раз, когда она пустела. Саймон чувствовал себя неловко из-за того, что его приятель из Хейхолта ему прислуживал, но Джеремия категорически на этом настоял.

Когда бывший ученик свечного мастера, который решил отправиться на восток, узнав про растущую армию недовольных с Джошуа во главе, добрался до Сесуад’ры, Саймон невероятно удивился — не только переменам во внешности Джеремии, но совершенной невероятностью того, что они снова встретились, особенно в таком странном месте. А вот Джеремия испытал настоящее потрясение, обнаружив живого Саймона, и еще больше поразился рассказу друга о том, что тот пережил. Казалось, он считал его спасение настоящим чудом и бросился служить Саймону с таким рвением, будто вступил в религиозный орден. Столкнувшись с его железной решимостью, Саймон неохотно сдался. Его смущала беззаветная преданность нового сквайра, и, когда возникал намек на их прежнюю насмешливую дружбу, чувствовал себя заметно счастливее.

Несмотря на то что Джеремия без конца заставлял Саймона повторять истории о его приключениях, сам он неохотно говорил о том, что происходило с ним, лишь рассказал, что его заставили работать в кузнице под Хейхолтом, а Инч, бывший помощник Моргенеса, оказался невероятно жестоким. Саймон чувствовал, что Джеремия о многом умолчал и мысленно добавил медлительного, тупого громилу в список тех, кто заслужил наказание. В конце концов, Саймон стал рыцарем, а разве не так они поступают? Восстанавливают справедливость…

— Ты смотришь в пустоту, Саймон, — сказала леди Воршева, заставив его вернуться в реальность.

Уже стало заметно, что она носит ребенка, однако это почти не повлияло на ее природу дикарки — она была подобна лошади или птице, которые стерпят прикосновение человека, но никогда не будут ручными. Саймон вспомнил момент, когда впервые увидел ее в дальнем конце двора в Наглимунде, его тогда удивило, что такая красивая женщина выглядела настолько несчастной. Сейчас она казалась более довольной, но острые грани никуда не делись.

— Извините, леди, я думал