В назначенный час в кабинет Белоусова сходились сотрудники большевики и беспартийные. Несли стулья, скамейки. Просторная комната заполнялась людьми в свитерах, военных френчах, пиджаках, гимнастерках, кожаных тужурках.

— Максим Андреевич, погляди на своих орлов, — с удовлетворением заметил Бугров. — Бодры, подтянуты, словно не они неделями сидят в засадах, рискуют жизнью, получают ранения, а то и гибнут. Ребята что надо, прямо-таки морская братва.

— Народ боевой, — подтвердил Рябов и добавил по-деловому:

— Форму бы им одинаковую.

— Верно, — одобрил Бугров. — Блюститель порядка издалека должен быть виден. Подыщите на складах у торгашей сукно. Только, конечно, не цвета старых полицейских мундиров. Пошьем костюмы. Скупиться не станем на стоящее дело…

— Пора начинать. Открывайте партийное собрание, Семен Гаврилович, попросил Белоусов.

Рябов постучал карандашом о графин с водой, и все затихли.

— Товарищи, из сорока большевиков присутствуют двадцать два. Шестнадцать человек на постах, двое в госпитале. Какие предложения?

Первым выступал Белоусов. Он волновался, но говорил четко, энергично, в нескольких словах охарактеризовал оперативную обстановку. Больше напирал на недостатки работы.

— Комиссары трех участков, на которые разделен город, проделали большую работу, но не справляются с учетом поступающих от населения заявлений. Не соблюдается в должной мере инструкция несения службы. Милиционеры то стреляют без надобности, то забывают применять в нужных случаях оружие. Сотрудник милиции Фомкин за самоуправство отдан под суд. По-прежнему продолжаются грабежи, убийства, кражи из продовольственных лавок. Безоружные сторожа ничего не могут поделать с бандитами. Необходим строгий надзор за всеми продовольственными пунктами, лавками и складами. Сторожей следует вооружить…

Молодые милиционеры слушали внимательно и после выступления Белоусова стали вносить предложения. О борьбе со спекуляцией. О пресечении попыток владельцев магазинов взвинтить цены.

Острый, волнующий всех вопрос задал молоденький милиционер Хандорин.

— Меня интересует вот что, — сказал он, по-взрослому сдвинув брови. Мы здесь сидим вместе, а друг друга не знаем. Вчера на банду я с Баранцевым ходил и, пока не узнал его поближе, своего же напарника опасался. Мы друг друга в лицо знаем, а вот подноготная каждого от нас скрыта.

Хандорина поддержали:

— Он дело говорит. Пусть начальник доложит, откуда к нам пришли люди, у кого какое происхождение и все такое. Пусть товарищи не обижаются. Проверить каждого надо серьезно и придирчиво.

Поднялся Белоусов:

— Не зря, считаю, интересуетесь. Людям властью доверено оружие, важные государственные и служебные секреты. Что у нас за кадры? Скажу. Из рабочих сорок семь сотрудников, остальные из крестьян. Фронтовиков пятьдесят шесть человек. Буржуев нет. Каждого вновь принимаемого стараемся тщательно проверять и без соответствующих характеристик и рекомендаций в штат не зачислять.

Комиссар почувствовал, что вопрос задан неспроста: до милиционеров дошли сведения о бывшем царском офицере Дьяконове. Он ждал, что следующий вопрос будет непосредственно о нем. Но все молчали. Слово взял Бугров. Расстегнув видавший виды матросский бушлат, он нетерпеливо взмахнул тяжелой рукой и попросил полной тишины.

— Кратко расскажу о положении в стране. Оно катастрофическое. Одно за другим мы получаем горестные известия. — Секретарь губкома всматривался в исхудалые напряженные лица работников милиции.

Вошел дежурный с запиской для Белоусова.

Бугров повторил:

— Катастрофическое! Создались заторы на железной дороге. Заводы и фабрики замерли без сырья. Здесь говорили о спекуляции. Спекулянт, торгаш, мешочник — враг нового строя. Владимир Ильич Ленин сказал, что с этой сволочью надо расправляться так, чтобы на все годы запомнили. Задачи милиции вместе с только-только созданными органами ВЧК — решительно и беспощадно пресекать антигосударственную деятельность всех врагов Советской власти. Вы, наверное, знаете, как сейчас верующие обижаются на большевиков? То, что они бьют лбы перед иконами, — их беда, а не вина, но сейчас они лишены возможности посещать церкви, и виноватой выходит Советская власть. Потворствуем вроде бы мы бандитам. Чем опровергнуть такое обвинение? Ни один налетчик на месте не задержан. Банда Бьяковского безнаказанно лютует. Камеры тюрьмы заполнены, но там за преступления против церкви никто не сидит. Товарищ Белоусов, я не ошибаюсь?

— Нет, напротив. Вот только что дежурный доложил о новом бесчинстве. Убит священник Троицкой церкви на Семинарской улице. Похищены иконы в серебряных ризах, два золотых ковша, лампады, тарелки, престольный крест. Словом, унесли все подчистую.

— Ну вот! Того гляди бандиты в комиссариат рабоче-крестьянской милиции залезут. Оружие надежно храните?

— Надежно, но уже были случаи нападения и на управления, — ответил Рябов.

— Нет, товарищи, никто не хочет обвинять вас в нерадении или трусости, — сказал Бугров. — Мы верим вам. Но давайте обсудим по-деловому, что нам мешает лучше работать. Чем нужно помочь милиции?

Говорили о многом — о снабжении боеприпасами и о расстановке постов, о связях с ВЧК и о правилах поведения милиционеров на посту. Кто-то сказал: "Нам вот некогда за хлебом в очередях стоять, а есть-то надо".

Бугров поднял ладони, и его могучая обтянутая тельняшкой грудь напряглась:

— Вы думаете, губком партии не заботится о вас, первых защитниках революционного правопорядка? Но сейчас мы слишком бедны. Однако уже принято решение, и вы будете по списку получать продукты на участках. Норма пока не бог весть какая: фунт сахара и килограмм баранок на неделю. К Новому году дадим понемножку пшена…

Герман Карлович Беккер входит в роль

Сдав необходимые документы, Тихон весь день не покидал гостиницу, бродил по коридору, надеясь наткнуться на Кривоносова. Пообедал в буфете на первом этаже, постригся в парикмахерской.

Горничная Лиза заменила в графине воду, отутюжила ему костюм, затопила печь для подогрева воздуха в ванной.

— Я вам и свечки заменю, — нежным голоском ворковала девушка, свежие газеты принесу. А еще чего бы вы желали?

— Ничего, Лиза. Зовите меня Герман Карлович. Давно в горничных?

— Почитай уж год. Если что не так делаю, скажите! — Ясное, милое личико девушки выражало искреннюю заботу.

— Я вами доволен, Лиза.

— Вы чудной, Герман Карлович. У нас заезжие все больше пристают, руками куда не след лезут, непристойное нашептывают да чертыхаются. А вы такой спокойный, добрый. — Она застенчиво улыбнулась.

Тихон улыбнулся в ответ и коснулся губами чистого лба девушки. Лизу растрогала невинная ласка нового постояльца. Она тут же помчалась к своей подруге Шурочке Лаптевой.

— Вот это человек! Одет с иголочки. Бородка — загляденье. Обходительный. Сказывают, сын царского посла. Смотрю — сердце млеет. Господи, бывают же красавцы! Побегу полотенце ему сменю. Еще взгляну, душу отведу. Через каждое наше слово по-иностранному лопочет.

— Никак влюбилась, Лизка? — удивилась опытная в таких делах подруга. — Да он же теперь тебя голыми руками сцапает. Как удав кролика.

— Его самого-то хоть в куклы