группами и в одиночку устремились по дороге, замощённой плоскими камнями, вниз в долину, где размещался древнейший в Греции храм Диониса. Филипп тоже направился в ту сторону, предполагая увидеть зрелище, обещавшее быть значительным и ярким.

Храм возвышался на платформе из огромных тёсаных камней, потемневших от ушедших столетий. По фасаду разместился ряд массивных дорических колонн. Крыши у храма, как и у множества греческих святилищ, не было, поскольку бог, находясь внутри собственного жилища, должен иметь возможность общаться с другими богами. Вход в храм ориентирован на восток, чтобы божество видело восходящее солнце.

Лучи солнца брызнули на бронзовые двери храма – Гелиос будил Диониса. Солнце поднималось выше, захватывая в тёплые объятия всю округу. Сейчас произойдёт чудо! Запел незримый хор, зазвучали гимны с восхвалениями несравненного бога. Двери храма отворились, и главный жрец-экзарх, поднявшийся на возвышении, произнёс в тишине, какую только способна была сохранять многотысячная толпа:

– Я спешу обрадовать вас, эллины: Дионис видит и слышит нас! Он говорит: «Да будут счастливы те, кто пришёл ко мне, чтобы вместе заново возродиться после страданий земной жизни, очиститься от греховной суеты!» Дионис говорит вам: «Эллины, возрождайтесь в этот час! Испейте от источника божественного света сполна, от того, кто пришёл к вам из темноты!»

Экзарх продолжал с упоением, словно его устами владел сам бог:

– Мисты, мужчины и женщины, посвящённые служению Дионису – радуйтесь! Возрадуйтесь все, кто много страдал в своей жизни, и не огорчайтесь, вспоминая бога! Кто борется со злом и темнотой, продолжайте дело, а кто устал бороться, снова возродитесь для новой жизни сильным и здоровым, с чистой душой и светлыми помыслами! Дионис передает вам наставление: «Благодатное Солнце пусть засияет в сердцах верующих; но это Солнце не есть солнце смертных – оно чистейший свет меня, идущий от меня, вашего бога! Я – Великая звезда всех „посвящённых“!»

Его слова были понятны людям, ибо они желали слышать именно их, от бога. Люди воспринимали экзарха, будто говорил с ними сам бог:

– Силою пережитых вами жизненных страданий и тех усилий, что привели вас ко мне, своему богу, вы повергнете любого врага. Верьте мне, эллины! Но победы вы добьетесь, если только вера ваша в божественное слово будет крепка! После тёмной ночи всегда приходит день, темнота насилия сменяется свободой в свете бога Диониса. Но если здесь сегодня затесались злые и богопротивные люди, они будут уличены Дионисом и жестоко наказаны, так как бог умеет не только вознаграждать, но и казнить! Злых людей поразит ужас, а неугодных богу настигнет смерть! Пусть свет, который Дионис зажёг в ваших сердцах сегодня, освещает дальнейший ваш земной путь. Пусть поможет он всем страждущим в утешении, в ослабевших духом людей пусть вдохнёт он надежды!

С последними его словами лучи солнца, будто сговорившись, обильным потоком обрушились на долину; ослеплённые светом глаза верующих повлажнели. Экзарх восторженно провозгласил:

– Эллины, призовём Диониса, нашего милостивого и всемогущего бога: пусть остаётся он в наших сердцах, пребывает в нашей любви к нему, в наших слезах и радостях! Любите Диониса, как любят его боги на Олимпе, герои и демоны в безднах! Любите в нём свет, а не мрак! Вспоминайте во время пути к нему о цели, что вывела вас в путь. Ваши души да очистятся в обители света, и лишь чистые и сильные верующие достойны этого света!

С последними словами со всех сторон раздались громкие крики жрецов:

– А теперь воспоём, Э-Ввакх! Э-Ввакх!

Послышались пронзительные звуки свирелей. Народ будто выдохнул разом:

– Э-Ввакх!

Беззаботная нимфа гор Эхо, которая до сих пор рассеянно прислушивалась к тому, что совершалось людьми в долине, радостно приняла многоголосый окрик и перебросила его, как мяч, ближайшей скале; скала, приняв окрик на грудь, отразила его другой скале, а та – дальше… И пошло, пошло:

– ВАКХ! ВАКХ! ВАКХ! ВАКХ!..

Филипп не удержался и в порыве единения с ревущей толпой, разрываемой священными восторгами, громко кричал:

– ВАКХ! ВАКХ!..

Ему казалось, что голос его, похожий на зов растревоженного весной оленя, достиг родной Македонии и там его слышат. В этот миг он пожелал себе, чтобы его услышала вся Греция!

* * *

Через пять лет Филипп стал царем македонян. В предыдущих браках боги не дали ему наследника. И тогда он вспомнил о девочке из Эпира, юной вакханке с горящими глазами.

Прощание с Эпиром

Следом за посланцем Филиппа, Леоннатом, в Эпире появился доверенный царя Онисим, его дальний родственник; он имел поручение не тянуть с подписанием брачного договора. По этой причине Онисим не спорил с царём Аррибой по мелочам, не настаивал и не торговался в размерах приданого невесты. Но удивился, когда эпирский царь настоял на записи: «Если Миртала вдруг скоропостижно умрёт, деньги, определённые в приданом, должны возвратиться в Эпир». Что ж, греческие законы позволяли подобное требование. Озадачился Онисим, и когда Арриба определял размер приданого, хотя тоже не упорствовал, услышав:

– Поступим, как велел Солон, афинский мудрец. Он совершенно был прав, когда говорил, чтобы за невестами не давали большого приданого. Он разрешил приносить в дом мужа самое необходимое – хозяйственную утварь, и то небольшой ценности. В противном случае брак может превратиться в подобие доходного предприятия или купли-продажи женщины, а ведь сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость и любовь.

Сказал так и распорядился выдать из казны для царской невесты два таланта (1 тал = 26,2 кг) серебром, хотя наследованного от родителей имущества за Мирталой числилось в десять раз больше! Ещё разрешил отдать столовую посуду из серебра, подарок Миртале от матери, когда та была жива, и всякой одежды с тканями на двести серебряных драхм (1 др = 4,3 г), не пожалел и трёх рабынь – для прислуги. Арриба был счастлив, когда Миртала решила увезти с собой три большие корзины с её любимыми питонами. Ещё взяла индийский зонтик с подвижными спицами для раскрывания, редкий предмет женской гордости и греческой моды. Не забыла Миртала любимую флейту, плагиавлос, к которой прикасалась в минуты грусти или отчаяния.

День свадьбы определял Филипп, причём недолго. Поначалу обратился к жрецу-астрологу, который сказал, что наиболее благоприятный для свершения свадеб был гамилион – седьмой месяц аттического календаря (январь-февраль). Македонского царя гамилион не устроил – долго было ждать, а Филипп торопил событие, ибо намеревался сразу после свадьбы завершить военные действия, развязанные им во Фракии. Аррибу его пожелание обрадовало, поэтому договорились, что брак Филиппа и Мирталы будет заключён осенью.

По законам предков, невеста отправлялась из родительского дома