– А ты сейчас… гм… в опасности? – спросил я.

Продолжая смотреть вдаль, отец кивнул:

– Почти наверняка.

Я почувствовал комок в горле. На следующий день был мой день рождения – десять лет! – и я не хотел, чтобы случилось что-то опасное с папой или со мной… не перед вечеринкой.

– Тогда почему? – спросил я. – Почему ты в опасности?

Отец очень серьезно взглянул на меня:

– Это цена, которую приходится платить, сынок. Если хочешь чего-то по-настоящему хорошего, то приходится время от времени класть голову на колоду для рубки мяса. Но в целом это лучше, чем быть бараном. – Отец положил руку мне на плечо и сжал его. – Ты тоже старайся не быть бараном…

Я не совсем понял, что хотел сказать отец, по крайней мере тогда, но все-таки ответил:

– Я постараюсь.

А потом вдруг отец исчез, так и не объяснив мне, как не быть бараном. Мама тоже этого не знала, и все стало плохо. Не успев ничего сообразить, я оказался среди мальчишек, которые запугивали меня и смеялись надо мной, и я ничего не мог поделать, потому что они были больше меня и их было много. Они толкались все сильнее и говорили громче, а я все больше пугался, в душе призывая хоть кого-нибудь на помощь, но никого рядом не было, я был один против целой стаи… и они все больше распалялись.

И тогда я вдруг понял, что имел в виду папа.

Я всмотрелся в лица вокруг себя, перекошенные от притворной злобы, – и увидел лишь баранов.

Это не были по-настоящему крутые парни. Мальчишки, испуганные мальчишки, которые толкали меня и издевались надо мной, потому что думали, им это можно. Потому что их была целая куча, а я был один. Потому что, черт возьми, они были всего лишь баранами, а бараны так себя и ведут! Они набрасываются на того, кто слабее их, кто отличается от них, чтобы не так обидно было чувствовать себя бараном.

Именно в тот момент, находясь там, я понял, что не был одним из них, что никогда не стану одним из них, что даже и пытаться не буду. Я и не пытался, так как не хотел стать одним из них.

И тогда я стряхнул чью-то руку со своей груди. И улыбнулся. Я сразу понял: они забеспокоились, даже немного испугались, так как это означало, что я не баран.

В тот момент все изменилось.

На свет появился Райли Вулф.

– Ладно, – произнес я. – Я это сделаю. Но это будет дорого вам стоить.

Самый большой, самый громкий и больше всех похожий на барана подошел ко мне ближе.

– Ты это сделаешь, оборванец? Спустишься в старую каменоломню? – пихнув меня, спросил он.

На этот раз я пихнул его в ответ. Большой баран в изумлении отступил назад.

– Я сказал, что сделаю, – значит сделаю. И я принесу снизу заднюю фару от «студебекера». Для доказательства. – Я снова пихнул мальчишку. – Но это. Будет. ДОРОГО вам стоить.

Большой парень засомневался:

– Ты не сможешь спуститься в старую каменоломню. Все, кто пробовал, погибли.

И это было правдой, или, по крайней мере, так говорилось в местной легенде. Старая каменоломня была тем местом, куда родители запрещали ходить детям. Смертельная ловушка – сотня футов отвесно вниз со стенами из мягкого крошащегося камня. А на дне – ничего, кроме озерца грязной воды. Много лет назад кто-то столкнул туда автомобиль – «студебекер-ларк» 1958 года. Задняя часть машины вызывающе торчала из воды – мишень для лучших метателей камней.

– Никто не может туда спуститься. Слишком опасно, – произнес один из баранов, и остальные закивали.

– Но тебе нельзя потерять деньги, так ведь? Поглядим.

– Это невозможно, – сказали они.

– Всегда есть возможность, – впервые произнес я эту фразу.

И тут же осознал, что это правда, ДОЛЖНО быть правдой. Это полностью объясняло, как не стать бараном. Наверняка это опасно. Так говорил отец, и он был прав. Спуск в каменоломню был адски рискованным. Но спуститься можно. Возможность есть. Она бывает всегда. Это основной закон жизни для любого, кто мог ухватиться за него и поверить в него. И я поверил, и осознание этого подняло меня высоко над блеющими баранами, над дерьмовым трейлером и всеми голодными мечтами, которые я подавлял в себе, поскольку они никак не могли сбыться. Но теперь-то я знал. Возможность была. Должна была быть.

– Всегда есть возможность, – повторил я.

И путь нашелся. В эту смертельную ловушку, в каменоломню, имелся путь вниз, и я отыскал его. И бараны заплатили мне. Почти сто долларов, огромная сумма по тем временам. Я все еще помню выражение маминого лица, когда я принес ей деньги. Когда она считала их, лицо ее медленно расплывалось в улыбке.

– О господи! – воскликнула она. – Мы заживем жизнью Райли.

Она любила шутить на этот счет.

– Заживем жизнью Райли.

Тогда я не понимал, что она имела в виду, но имя мне понравилось. И я оставил его себе.

Еще я сохранил в себе сознание того, что всегда есть выход. Все эти годы между тем первым разом и настоящим я ставил свою жизнь на кон. И все ради того, чтобы достать дурацкую заднюю фару от «студебекера-ларк» 1958 года. Здорово было брать у пацанов деньги – лучше, чем просто иметь деньги, потому что они были жирными глупыми баранами, у которых имелось много такого, чего не было у меня. Мне казалось даже, что, забирая деньги или что-то другое у подобных людей, я делаю доброе дело. Но как бы приятно ни было получить деньги, больше мне нравилось что-то другое. Просто увидеть выражение на их лицах, когда я доказывал им, что очень даже могу, мать вашу!

Это чувство осталось со мной. И оно крепло. Всегда было здорово отнять что-то у богатого барана. Они думают, что заслужили иметь то, чего нет у других, поскольку у них есть деньги. А мне больше всего хотелось завладеть не просто имуществом или деньгами, а имуществом и деньгами богатых баранов. Не важно, насколько хорошо они охраняли свое богатство, – я всегда находил его и забирал то, что мне было нужно.

Но на сей раз… Где выход? Что еще я могу испробовать? Что я упускаю? Где та единственная штука, о которой никто не догадается – никто, кроме Райли Вулфа?

Давай, оборванец, вали отсюда, возвращайся в свой трейлер.

Эти голоса продолжали звучать у меня в голове все громче, все язвительнее. Они пытались внушить мне, что я срежусь, – и я знал, что так и будет, потому что я был просто оборванцем, нищим из трейлера и навсегда им останусь…

Я взял музейную брошюру и вновь пролистал ее: «…основан в 1889-м… уникальный пример влияния Стэнфорда Уайта… им по-прежнему владеют и управляют потомки Эберхардта, играющие активную роль… во всем мире признан одним из прекрасных…»

– Дерьмо! – в последний раз выругался я.

Я сотни раз просматривал эту брошюру. Слова не изменились, и они по-прежнему не сказали мне ничего нового. Я с отвращением смял брошюру. Долбаные Эберхардты и их долбаный семейный музей! Богатые ублюдки, на хрен! Именно тот тип привилегированных мерзавцев, гнусных баранов, который я больше всего ненавидел. Не просто богатеи, а богатеи, унаследовавшие деньги, – они ничего не сделали, чтобы заслужить богатство. Даже находясь далеко от них, я почти чувствовал их самодовольство. Такого рода людишки были моей любимой мишенью, и потому, оказавшись в тупике, я еще больше злился. Идеальная мишень, сказочное богатство, а я не мог взять старт.