– Завидно? Ты до полтинника дожила, а таких штучек не носила! А мне двадцати пяти нет, а я как королева хожу!

– Я пойду к этому Орешкину и буду с ним разговаривать, – сказала мать так, будто Паша был Ланиным учителем по физике и Лана получила у него плохую оценку. – Или жене его буду звонить.

– В суд еще на него подай! – в бешенстве закричала Лана. – Убить меня хочешь, в нищету меня хочешь?!

– Дура!

– Сама такая! – И Лана, схватив сумку, с грохотом выбежала в подъезд, по пути повалив башни из каких-то дурно пахнущих шмоток и книг, которые, сколько она себя помнила, занимали половину прихожей.

Так она лишилась единственной близкой ей женщины. Подруги у Ланы, конечно же, были: Пряникова Любка, например, и Галя Весенняя. Но подруги эти были для того, чтобы поболтать о тряпках, чтобы похвастаться колечком, чтобы погулять вместе, когда дома скучно.

Но личную жизнь с ними Лана никогда не обсуждала. Счастье любит тишину, думала она. А то так расскажешь да покажешь – и уведут.

Обязательно обзавидуются и уведут или рассорят, или жене нашепчут. Женской дружбы не бывает! Пряникова, хоть и малышка, но мужчинам всегда нравилась, веселушка-хохотушка, массовик-затейник. И Галя, хоть и выглядит как мраморная колонна, но мало ли? Ноги-то у нее тоже от ушей.

Нет-нет, удел подружек – вздыхать и восхищаться Ланиными достижениями, и никому из них она ни на йоту не приоткроет занавес ее тайн.

И она покинула подруг, объяснившись неимоверной занятостью.

Лана осталась одна. И в одиночестве упорно шла к цели: у нее должен был родиться ребенок от Паши.

Ее тайные ритуалы и стыдные ухищрения принесли плоды ранней весной. Сквозь мартовские ледяные дожди, по слякоти, замерзшая и счастливая, она несла весть, заключенную в двух полосках на купленном в аптеке тесте.

Она пришла к Паше на работу, вызвала его в коридор, и он, глядя на ее безмятежно улыбающееся лицо, почему-то все понял без слов и сказал озабоченно:

– Калмыкова, вы по поводу восстановления? У меня еще две пары, подойдите попозже.

Мимо прошли студентки: обе длинноногие и красивые, облили ее Пашу похотливыми взглядами наглых щук, претендующих на чужое счастье.

– Я подожду, – сказала Лана жалобно, – но где?

– В кафе подождите, здесь рядом, «Шоколад-бар».

И Лана пошла в «Шоколад-бар», где послушно отсидела почти четыре часа, поглощая то десерты, то мороженое и успокаивая себя тем, что это полезно для ребенка.

Через четыре часа она забеспокоилась и набрала Пашин номер. Телефон его был недоступен. Тогда она, уже понимая, что произошло, но все еще не веря, потащилась «домой» – и обнаружила, что ее «дом», однокомнатная квартира, где она жила, заперта на верхний замок, от которого у нее никогда не было ключа.

Спотыкаясь и держась за живот, она пошла вниз и увидела возле мусоропровода клочки своих фотографий. Подошла поближе, открыла крышку. В дурно пахнущем зеве мусорной трубы застрял ком ее надушенных пеньюаров, юбочек, колготок. Торчал каблук замшевой туфли.

Видимо, вещи выбрасывались в большой спешке.

Некоторое время Лана тупо смотрела на свою одежду. Это был не просто крах. Это была атомная бомба, взорвавшаяся посреди города, полного мирных жителей.

Сколько раз Лана видела себя лежащей на бархатном диванчике в этом персиковом пеньюаре! Он отлично смотрелся бы на выросшем животике! А Паша суетился бы вокруг, поднося ей то соленый огурчик, то… что там едят беременные?

Она снова вытащила телефон и набрала номер. Абонент недоступен.

Идти было некуда – не к матери же! Та бы порадовалась Ланиному падению, а Лана бы… умерла от стыда. И тогда Лана позвонила Любаве Пряниковой. Та отозвалась сразу, радостным голоском – Лана знала, что недавно Любава вышла замуж, небось, радовалась своему сантехнику или кто там на нее позарился…

– Лана! – пищала Пряникова. – Сколько лет, сколько зим! Я тебя на свадьбу ждала, между прочим. Мисс-Я-Занята, неужели не было хотя бы минутки заглянуть? На бокальчик шампусика, ну?

– Можно я приеду сейчас? – упавшим голосом сказала Лана.

– Конечно, – ответила Любава, уже насторожившаяся, – Лан, ты здорова?

– Нет, – сказала Лана и зарыдала.

Участие в голосе подруги словно сломало плотину, за которой скопился океан Ланиных слез – за целый год борьбы, проигранной ею. За все унижения, за то, что ее волосы спускали в унитаз, за ее туфельку в мусоропроводе…

– Лана, Лана! – кричала в трубку Любава. – Ты где? Мы едем, мы сейчас же едем!

И они приехали – как показалось Лане, через вечность. Любава и ее муж, которого Лана тогда и не разглядела. Вместе они подхватили Лану под руки и потащили в машину (пахло новеньким салоном), привезли куда-то, где уложили на пахнущую васильками кровать, под велюровый плед, и вот Любава бежит с ложечкой валерьянки, а потом – с мятным чаем, а еще – с платочками, бесконечным количеством платочков… А Лана все рыдает и рыдает, ее лицо распухло, глаза не открываются, а в груди боль, страшная боль от разрушенной жизни…

2

Беременность Лана решила прервать. Ее срок был слишком мал, чтобы стыдиться этого, но все-таки спустя месяц после аборта Лану накрыло: она думала о том, что виновата перед этим ребенком (в ее мыслях это была девочка). Виновата потому, что насильно притащила ее душу в этот мир и насильственно лишила ее шанса его увидеть. Боль и тяжесть вины были так сильны, что Лана не выдержала нервного напряжения и загремела в больницу.

Ее положили с целым букетом болей в разных частях тела и начали методичное обследование. Лана послушно сдавала кровь и мочу и лежала, отвернувшись к стене, целыми днями – прислушивалась к боли в груди, в сердце, в левой почке и, пожалуй, в яичнике…

К ней приходила Любава, приносила йогурты и печенье, которыми Лана согласна была питаться, иногда, когда у Любавы были вечерние спектакли, вместо нее являлся ее муж Степа. Лана безучастно принимала у него пакет и укладывалась обратно на постель. Там она жила – в одном и том же халате, не моя голову, не выбираясь из палаты на обед и завтрак. В кровати, смятой и промокшей от пота, полной крошек.

Для консультирования пригласили психиатра, и Лана узнала, что ее собираются переводить в психиатрическую клинику – ее это не удивило, пусть. И сложилась бы ее судьба неизвестным образом, но случилось так, что новенькая, перебудоражившая всю палату, повернула течение Ланиной жизни в другую сторону.

Звали новенькую Карина. Она была черноглаза, бойка и очень напоминала черного