— Не думаю, что хотел бы задавать какие-то вопросы. Я… Я не хочу ничего знать о вас. Просто отпустите…

— Решил, что это минимизирует риск быть убитым? Поверь, на это уже ничего не повлияет. Неужели тебе и правда не любопытно? Трудно представить себя на твоём месте, но думаю, мне было бы охренеть как интересно, что за человек пришёл покарать меня за столь далёкий грех.

Молчание.

— Знаешь, думаю, всё же надо представиться. Чтобы ты лучше понимал, что происходит. И чтобы осознавал, какие неверные решения привели тебя сюда. Да и мне, знаешь, ли, очень хочется назвать тебе своё имя. Извини, если это получится слишком театрально, но… Так оно и выглядит со стороны, почему-то я в этом уверен. Может, ты уже догадался, паскуда? Я — Матвей.

Озёров, в первую секунду, казалось, не услышал, продолжая настороженно следить за мной глазами. Но спустя несколько ударов сердца, его взгляд поменялся. В нём появился какой-то глубинный страх с примесью недоверия и изумления.

— Не веришь?

— Верю, — тихо ответил он, вглядываясь в облик незнакомого человека.

— Не старайся, ничего знакомого не увидишь, — сказал я, — Вы, суки, мне даже лица не оставили.

— Но как?.. Ты выжил? И вернулся?..

— Да, вернулся.

— Чтобы?..

— Да, Саша, верно. Пришёл отомстить.

— Я всегда боялся, что такое произойдет, — пробормотал он. Откинув голову назад и упёршись ей в изголовье кровати, юрист часто задышал, — Ты не собирался оставлять меня в живых?

— Нет, не собирался, — спокойно признался я, — Око за око, Саша. Зуб за зуб. Вы отняли у меня всё, чем я дорожил — кроме жизни. И я сделаю с вами тоже самое. Только вот жизнь оставлять не буду — слишком многого вы меня лишили. Как показала ваша практика — хочешь убить, убей наверняка.

Слова лились из меня сами собой. Я несколько раз представлял подобный разговор, но в моём сознании он всегда проходил по-другому. Сейчас же бессвязный бред сменялся покровительственным тоном, презрением, пафосом, а затем вновь возвращался, принося какую-нибудь клишированную мудрость. Мне было не по себе от всех этих слов. Я будто не знал, что мне сказать — но что-нибудь сказать очень хотелось. Вперемешку с яростью и всеми чувствами, что я в тот момент испытывал, это было не лучшее сочетание.

— Мне жаль.

— Да мне похрен, Саша. Сейчас — уже точно похрен. Жалость твоя — последнее, что мне нужно. Я даже не уверен, что и отнятая у тебя жизнь что-то изменит. Нет, нет, не смотри так. Просто я уже вытравил в памяти цель. Её не сменить. По крайней мере, не тебе, крыса.

— Что ты сделаешь с Годуновым?

Вопрос показался мне забавным.

— Хочешь узнать перед смертью, что я заставлю его страдать? Хочешь позлорадствовать на этот счёт напоследок?

— Нет, — тихо прошептал юрист, опустив взгляд. Лучше бы он молчал…

— Какой же ты мерзкий урод, — от злости неожиданно свело скулы. Скрежетнув зубами, я поднял пистолет и наставил его на Сашу, — Надеюсь, ты довольно пострадал за жизнь. Радуйся, что у тебя была такая мелкая роль во всей этой пьесе.

Мягко щёлкает спусковой крючок. Затвор передёргивается, из патронника вылетает гильза. Ствол чуть дёргается — совсем немного, на точность это не повлияет. Звук выстрела пожран глушителем, а маленькая пуля, преодолев всего два метра, входит ровно в середину лба Александра.

Его голова дёргается, юрист валится вбок — и спустя мгновение уже лежит поперёк кровати, глядя на меня почти живыми глазами.

* * *

Февраль 2101 года. Берлин.

Голограммы Лены и Крис слегка подрагивали. Образы девушек повисли в воздухе, изредка подергиваясь рябью цифровых помех. Я стоял прямо перед ними, затаив дыхание.

В Берлине давно практиковали кремацию, а уж в условиях эпидемии… прах моей сестры и девушки развеяли где-то за городом. Тут же было что-то вроде мемориала.

Небольшой парк выглядел уснувшим. Лёгкая позёмка летела по выложенным гранитом дорожкам. В этом году в гигаполисе зарегистрировали рекордно холодный февраль. Зима и не думала покидать некогда столицу Германии. Вкупе с улицами, опустошенными холерой, она создавала впечатление совершенно вымершего города.

Я до последнего отказывался верить в смерть девушек. Понимал, что эта вера ни на чём не стоит, но всё же поехал в Берлин. Чтобы лично увидеть могилы. Что ж… я их увидел…

Под голограммами стояли небольшие каменные статуэтки с QR кодом у основания. Отсканировав его линзами, я попал в открытое хранилище, где хранилась свободная информация об умерших.

О Крис было около сорока видеороликов, и почти шесть сотен снимков.

О Лене — всего четыре видеозаписи и меньше ста фотографий.

Я скопировал эти данные на свой нейрочип, прежде чем покинул парк. Изучил открытие данные, причину смерти, обнаружил погибших родителей Кристины здесь же, в двух шагах.

Нестерпимо захотелось закурить.

Я всё же заставил себя уйти. Немного погуляв по полупустым улицам, махнул рукой, и через полминуты рядом остановился арендованный глайдер, объехавший на автопилоте полквартала. Следовало отправляться на станцию гиперпетли. Задерживаться в Берлине не было никакого смысла.

Теперь у меня был лишь один пункт назначения — Москва.