Большинство людей равнодушно проходили мимо киоска. Спешили туда, к рядам, в которых призывно манили покупателей сочные помидоры, инжир, виноград, персики, еще помнящие свежесть огородов и садов.

Некоторые останавливались у киоска. С интересом рассматривали кожаные корешки, листали, самое интересное покупали.

Продавец, пожилой узбек с тяжелыми, всегда опущенными веками, казалось, постоянно дремал. Однако, угадав каким-то образом настоящего книголюба, преображался, даже будто молодел: «Вам эта книга? Хош, якши роман»… Мне и потом доводилось встречать людей малообразованных, которые неведомым до сих пор «шестым чувством» абсолютно верно ориентировались в таком тонком деле. Попадались и дипломированные, чьи вкусы огорчали дикостью…

Впрочем, я не об этом.

Сначала продавец подозрительно поглядывал на белобрысого незнакомого пацана. А однажды прогнал:

— Э, чего тебе, бола? Сам не берешь, другим мешаешь — шалтай-болтай не надо… Иди, иди гуляй!

На следующий день я все же купил в киоске книгу. В обложке песочного цвета. И называлась она «Всадник без головы». Сверху значилось кратко и красиво — Майн Рид.

Продавец, очевидно, одобрил мой выбор, потому что стал относиться ко мне благодушно. Я вроде стал своим… Он уже, как взрослому, предлагал посмотреть новинки.

Среди недели меня послали на базар за картошкой.

Ну как пройти мимо киоска? Я уже пристрастился к регулярному чтению, а киоск с новинками разжигал эту страсть.

В глаза бросился небольшой томик. Зеленоватый переплет. На нем изображено нежное белокорое, с черными подпалинами деревце в мелко-трепетной кудрявой листве.

Раскрыл наугад страницу.

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

Никогда я раньше не любил стихов. Учить стихи наизусть считал великим мучением.

Но тут…

Что такое? Непонятное чувство светлой и тревожной волной прошло по сердцу. Что-то перевернулось внутри меня и вокруг, стало иным.

Я глянул на цену книги, пошарил по карманам. Не хватило какой-то мелочи, сорока копеек. Эх! Я положил на место томик и ринулся домой.

В трамвае какая-то девушка, сероглазая, с развевающейся челкой, стрельнула взглядом в мою сторону и отвернулась к открытому окну. Я, должно быть, выглядел нелепо.

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Стихи сами по себе жили во мне особой музыкой.

Мама дала мне еще две рублевые бумажки. Даже не спросила, на что. Впрочем, наверное, она догадывалась о новой моей страсти…

— А где, где книга в зеленой обложке? — спросил я продавца запыхавшись. — Она тут лежала.

Продавец удивленно вскинул веки.

— Ийе, ее купил один йигит. Смешной такой. Высокий. В очках. Сказал: «Папашка, откуда такой книга?»

— А еще есть?

— Последний был. Зачем не предупредил, я бы спрятал, йигит сказал: «Замечательный шоир. Жаль, мал-мал жил. Давно его книга не выходил». Такой смешной йигит, совсем грустный.

Я брел домой без книги и картошки, забыв, зачем приходил на рынок. А настроение все равно было светлое, но чуточку печальное. «Сергей Есенин» — повторял я новое и навсегда родное теперь имя.

Передо мной приоткрылась какая-то тайна.

Но как ее разгадать, я еще не знал.

ДВУХКОЛЕСНАЯ РАДОСТЬ

Мне купили велосипед. Настоящий, взрослый. С кожаным седлом на пружинах. С багажником. И маркой на раме — «Урал». Нет, это был не велосипед, а двухколесная радость.

Надо слетать в ларек за хлебом — пожалуйста!

Забрать братишку из детсада — мигом!

Узнать, какой фильм в кино — с удовольствием!

Ведь у меня теперь надежный помощник — велосипед. Я на нем готов был куда угодно гонять, хоть на Северный полюс!

Я носился по улицам сломя голову и не знал: то ли ветер за мной гонится, то ли я — за ветром.

В глазах все мелькало — дома, калитки, дувалы, цветы вдоль оград…

Мама журила:

— И не надоело тебе крутить педали?

Я ретиво мотал встрепанной головой с застрявшим в волосах ветерком: нет! — и снова мчался по упругой, как мяч, колее.

Особенно мне нравилось ездить под вечер, когда спадала летняя жара. Люди открывали окна. Навстречу прохладе, струящейся от политой земли.

Я старался почаще мелькать возле окна Женьки Степановой — моей одноклассницы, мировецкой девчонки с редкими веснушками и вздернутым носиком.

Вот если бы только не ее гордыня…

Видите ли, ей купили аккордеон, и она теперь целыми днями, перебирая клавиши тонкими пальцами, разучивала ноты.

Иногда из окна доносился ее не совсем уже детский голос:

До завтра, до завтра…

Какой-то дурацкий романс. Сколько раз можно повторять одно и то же каждый вечер?

До завтра, до завтра…

И что с того, что у нее аккордеон? Зато у меня новенький велик! Пускай не задается и смотрит, как я ловко на нем езжу. Хочу — с руками, хочу — без… А еще могу положить на руль ноги, раскинув руки ласточкой, и лететь, лететь… Как в цирке! Вот так…

И тут под колесо подвернулся камень.

Я кувыркнулся через голову и очутился в пыли. Боль полоснула по плечу. Я открыл глаза и увидел над собой Женьку. Она быстро-быстро моргала ресницами.

— Тебе больно?

— Пустяк, — солгал я, еле поднимаясь с земли.

Расцарапанное плечо саднило. От боли в боку я предательски ойкнул. Женька подняла велосипед с еще крутящимися спицами и прислонила к дереву.

— Пойдем, — сказала она и потянула меня за руку к скамейке.

Я плюхнулся на теплую доску.

Женька вынесла из дома пузырек с йодом и бинт.

— Терпи, — приказала она и прижгла ваткой рану. — Ну как, теперь легче?

— Так себе, — буркнул я.

Она присела рядом.

— А почему ты меня никогда не покатаешь? — спросила вдруг Женька.

— Это можно. Это я запросто… Хоть сейчас.

— Сейчас не надо. А вот завтра…

— Что завтра?

— Прокатил бы ты меня за кожевенный завод, на клеверное поле. Там, говорят, перепелки поют.

— Хорошо, прокачу, — согласился я, втайне радуясь.

— Смотри, не забудь, — предупредила Женька.

Я однажды забыл вернуть ей тетрадку, которую брал, чтобы сверить свой ответ, поэтому сейчас густо покраснел и ответил:

— Постараюсь.

Встал и, силясь не прихрамывать, направился к велосипеду.

В открытое окно вслед донесся игривый Женькин голос:

До завтра, до завтра…

Что за дурацкая песня? Будто лучше нет…

В назначенный час я посадил Женьку на раму, и мы отправились на прогулку.

След от колес змейкой петлял в пыли. Я лихо крутил педали.