во всяком случае, с готовностью и без всякого принуждения этим правилом воспользовался. Так бы и говорил, так бы и писал: «Запрещенная в Российской Федерации цензура принимает иногда самые причудливые формы».

Формы удивительных, штампуемых со стахановским размахом законов. И если кому-нибудь взбредет в голову их соблюдать, то он точно не сможет шевельнуть ни рукой, ни ногой.

То чего-нибудь не того, чего надо, пропаганда. То оскорбление непонятно чьих не на шутку разыгравшихся чувств. То к чему-нибудь не к тому призывы. То неподобающее выражение лица в те или иные моменты всенародной скорби или, напротив, всенародного ликования. Впрочем, почему «наоборот». Эти два популярных жанра общественной жизни если отличаются по формальным признакам, то минимально.

Впрочем, поводы для радости есть всегда. Не могут не радовать чуткого к родному языку человека тексты судейских приговоров, сочиненные как будто бы специально для такого случая писателем Зощенко и невнятной монотонной скороговоркой зачитанные как будто бы его же персонажами.

И это ничего, что тексты эти не имеют ни малейшего отношения к тому, что принято именовать «юстицией». Зато они более чем состоятельны в чисто художественном смысле. А если бы еще эти тексты и последствия имели исключительно художественные, а не те, какие они имеют, то и вообще бы им цены не было.

Цитировать хочется буквально все, и как минимум половина из них, как было сказано однажды по совершенно иному поводу, со временем войдет в пословицы.

Ну хотя бы: «…Осмысление ситуации непорочного зачатия…»

Или: «…Искажения эти вводят граждан в замешательство…»

Или: «…Оскорбил многочисленные чувства разнообразных социальных групп не только в речевой форме, но и двигательной активностью лица…»

Не знаю, кто как, но лично я беру эту «двигательную активность лица» в свой активный речевой запас.

Приходится радоваться. Радоваться, несмотря на то, что любой из нас, строго говоря, уже заранее признан виновным и отбывает условный – до поры до времени – срок. Потому что каждый хоть что-нибудь да отрицает, что-нибудь в ком-нибудь – хочет он того или нет – непременно возбуждает, а то, глядишь, и разжигает, на чем-нибудь да настаивает, к чему-нибудь – пусть и невзначай – призывает.

В общем-то, никто ничего и не запрещает. Но только не вслух. А если и вслух, то уж старайся, будь добр, чтобы тебя не услышали те, кто… ну, в общем понятно.

Я с самого детства знаю очень старый, еще дореволюционный анекдот, который мне рассказывала мама, а ей, видимо, ее мама.

На улице какого-нибудь белорусского, допустим, местечка к городовому подходит еврей и говорит: «Пан городовой. Я имею до вас один вопрос. Можно его задать?» – «Ну давай». – «Пан городовой, скажите, а что будет, если я прямо тут скажу, что государь император идиёт?» – «Ну, как что будет. Я возьму тебя за шкирку и отведу в участок. Потом будет суд. И тебя осудят за оскорбление царствующей особы. Или года на два в Сибирь, или, если повезет, приличный штраф». – «Я понял, пан городовой. А могу я задать еще один совсем маленький вопросик?» – «Ну давай». – «А если я то же самое не скажу, а только подумаю?» – «Ну, думать-то ты можешь все, что угодно». – «Понял. Так вот я таки именно так и думаю».

Автору очень не хочется быть понятым так, что он, автор, намерен так уж прямо с распростертыми объятиями принимать все эти навязываемые правила, не только болезненно несуразные, не только практически невыполнимые, но и, прямо скажем, безнравственные и социально безответственные не только для тех, кто их навязывает, но и для тех, кто их принимает. Вот уж нет.

Свободно думать и свободно высказываться – это не только долг, не только непременное условие самого существования многих людей, но еще и большая радость. Не та, о которой я говорил чуть выше, а настоящая. Кто же будет отказываться от радости?

Дефицитный товар

Не помню, по какой причине я решил скопировать и сохранить в своем компьютере цитату из какого-то давнего новостного сообщения. Ничего там такого особенного по нынешним временам не содержалось. Но вот почему-то сохранил.

Совсем мне не запомнился контекст этой цитаты. Откуда она и по какому поводу, решительно не помню. Да и не важно это. Она вполне самодостаточна:

Особенно, по словам министра культуры, его повеселило то, «что авторы считают неприемлемым предложенную мною оценку исторических событий, происходивших в нашей стране, а также личностей и трудов, с точки зрения национальных интересов России… Тогда, как минимум, они должны указать, с точки зрения национальных интересов какой другой страны они предлагают давать оценки?» – резюмировал глава Минкультуры.

Понятно, да? То есть такая простая и очевидная мысль, что у науки нет и не может быть никаких интересов, – включая «национальные», – кроме интересов истины, в принципе не рассматривается. Точно как в старом армянском анекдоте: «Каринэ, родила? – Родила. – Кого? Мальчика? – Нет. – А кого?»

Натыкаясь на подобные образцы железобетонной логики, ставшей почти общепринятой в том питательном бульоне, где взращивают таких министров и таких историков, невозможно не задаться вопросом, является ли этот «повеселившийся» министр натуральным идиотом или этот очевидный идиотизм он с подозрительным правдоподобием симулирует. И неизвестно, кстати, что хуже. Да и вообще в эпоху торжества разного рода и вида симулякров различить симуляцию от простодушия довольно затруднительно.

Интересно другое. А именно то, что некоторым людям даже и в голову не приходит, что бывают в принципе какие-либо иные интересы, кроме «национальных» – хоть «своих», хоть «чужих».

Мы-то с вами, разумеется, понимаем, что и в этом, и в большинстве прочих подобных случаев «национальным» довольно топорно эвфемизируется самое что ни есть «личное», чтобы не сказать «шкурное». Но это самое «шкурное» все же предпочитает рядиться в наши дни именно в «национальное», а не в какое-нибудь еще.

Принятый в эпоху СССР «классовый» подход, – что к науке, что к политике, что к искусству, что к повседневному быту, – который, как казалось многим, при всей своей ущербности и чудовищной старомодности был все же цивилизационным шагом вперед по отношению к «национальному», в конце концов сделал шаг назад, в «национальное». Надолго ли? Не думаю. Но пока все есть так, как есть.

Проблема в том, что во всех умственных построениях, ядром которых служат лишь «государственные» или, пуще того, «национальные интересы», отсутствует человек как субъект истории. Человеку там в принципе нет места. Ну разве что какому-нибудь одному человеку. Тому, что «у руля».

И целью, и средством, и высшей ценностью исторического процесса являются такие категории, как мощь и