Я молча пила кофе до тех пор, пока бой стенных часов не подсказал мне, что вскоре появятся Питер и Кэрри. Они учились в частной школе в районе Восточных Восьмидесятых улиц, которую выбрал для них Тэд. Они могли появиться в любую минуту. Вновь взглянув на Джоэла, я подумала, что его молчание вызвано финансовыми проблемами: редактируя буклеты, много не заработаешь.

— Не беспокойся о деньгах для Эрики, — сказала я. — Я позабочусь об этом, а потом, как-нибудь мы с тобой рассчитаемся.

При этих словах он поднялся с кресла.

— Ты поместишь меня в своем кабинете?

Прошло несколько мгновений, пока я поняла его. Он приложил ладонь ко лбу, лицо его выглядело серым и усталым.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

Я почувствовала, что в нем что-то изменилось, но никак не могла понять, что именно.

Даже не повернувшись в мою сторону, он направился к лестнице.

— Я устал, — сказал он. — Пойду немного полежу.

В его словах не было ничего необычного, но меня охватило странное беспокойство. Я не могла пойти за ним: он не хотел этого. Именно в этот момент я поняла, что, вытащив его из Бельвью, я могла столкнуться с последствиями, контролировать которые буду не в состоянии.

Вскоре после этого пришли дети. Когда они узнали, что Джоэл останется с нами, то это их крайне заинтересовало. Причем оживились они не из-за семейных чувств, а благодаря тому факту, что Джоэл побывал в Бельвью. Их лишь немного огорчило то, что с ним нельзя увидеться сразу.

— Могу поспорить, что там ужасно, — сказала Кэрри. — На него кидались сумасшедшие. — И она попыталась показать, каким в ее воображении предстает опасный сумасшедший. Питер, обычно несколько более дипломатичный, был так захвачен ее представлением, что не замедлил показать свою версию. Мне пришлось вмешаться и прекратить спектакль.

— Он сейчас отдыхает, — сказала я, — поэтому постарайтесь не шуметь.

Это резко омрачило их настроение. Питер надулся и пошел делать уроки, а Кэрри медленно, на цыпочках пошла в свою комнату, где завела длинный телефонный разговор со своей ближайшей подругой Каролиной о сложностях семейной жизни. Последнее время они только и делали, что болтали по телефону. Отец Каролины был скульптором, а сама она была худощавой, очень неспокойной девочкой, беспрестанно укладывающей свои локоны за уши.

День прошел так себе. Я работала над своей книгой. Вероника, почистив на ужин овощи, собрала вещи и отправилась по морозу в свой Испанский Гарлем. В этот вечер она должна была подрабатывать, печатая на машинке.

Так как мои дети были фанатами «Рейнджеров», и сегодня была среда, мне необходимо было приготовить обед пораньше. Хоккей начинался в семь тридцать, а они собирались в Медисон-Сквер-Гарден к семи.

В шесть тридцать я пошла будить Джоэла. Я уже хотела было постучать в дверь, когда услышала, что он разговаривает вслух. Я так и застыла на месте с поднятой рукой.

Самым удивительным было то, что он говорил по-испански. Тембр его голоса тоже был совершенно другим. Это был даже не тот низкий голос, которым он говорил, когда я нашла его на полу в его квартире. Это был совершенно другой, более грубый, настойчивый, даже хамский голос, если это слово вообще применимо к Джоэлу.

Я растерялась. Мне пришло в голову, что Вероника еще не ушла и пригласила в дом кого-то из своих приятелей. Но ведь я сама видела, как она выходила за дверь, и ее приятель едва ли пошел в мой кабинет. Пока я лихорадочно размышляла, разговор прекратился. Все это произошло так быстро, что вполне могло оказаться просто галлюцинацией. Я постучалась. Когда Джоэл откликнулся, я вошла и обнаружила его лежащим на кушетке.

— Привет, — сказала я, включая свет. — Я не знала, что ты говоришь по-испански.

Загородив глаза рукой, он сонно посмотрел на меня.

— Разве ты не говорил сейчас по телефону? — спросила я.

Он посмотрел на меня так, как-будто я потеряла рассудок.

— Уходи, — сказал он затем и отвернулся к стенке.

— Но сейчас ужин. Я уже накрываю на стол.

— Я не голоден. Поужинаю попозже…

— Джоэл! — воскликнула я.

У меня возникло подозрение, что он звонил продавцу ЛСД. Но даже это не решало загадки. Если он выучил испанский, то это произошло совсем недавно, видимо, какой-то ускоренный курс. Странно было, что он не рассказал об этом. Может у него были свои причины?

Я решила отложить разговор на то время, пока дома были дети, и дождаться, когда они уйдут на хоккей. Приняв решение, я вышла из комнаты.

Как только дети ушли, я открыла шпроты и сделала сэндвичи. Затем, поставив на поднос стакан молока, направилась в сторону кабинета, чтобы удостовериться, что в доме не происходит ничего необычного. Я постучалась, но на стук никто не ответил. Тогда я вошла в комнату и включила свет.

Покрывало на кушетке было помято, но белье нетронуто и лежало стопкой на стуле — так, как оставила его Вероника. Джоэла в кабинете не было. Я поставила поднос с молоком и сэндвичами на стол и направилась вниз, думая, что он пошел в ванную. Но там тоже никого не оказалось. Он просто не мог выйти из дома — я все это время сидела внизу, и на своем пути к двери он должен был пройти мимо меня.

Тогда я припомнила, что в кабинете было подозрительно холодно. Вернувшись, я увидела, что длинные шторы на окне кабинета качаются от сквозняка. Окно было широко открыто, а за окном стояла одна из самых морозных ночей февраля.

Сокрушаясь по поводу истраченного на нагрев февральского воздуха топлива, я пошла закрывать окно. Борясь со шторами, я думала, как Джоэл вылез через окно. Мысль о том, что взрослый человек мог вылезти из окна, а затем спуститься по стене, вместо того чтобы просто выйти через дверь, показалась мне настолько странной, что я довольно долго выглядывала из окна, не обращая внимания на ледяной воздух. Едва ли это возможно, думала я. Кабинет находился на втором этаже, и вниз можно было спуститься лишь по голым ветвям дикого винограда, которые цеплялись за стену рядом с окном. Но Джоэл не был атлетом, он никогда не ездил на велосипеде, не играл в баскетбол… Он лишь немного умел плавать, но лазить по ветвям винограда — это была не в его стиле.

Несмотря