Подруги одобряли Катин выбор. Она и Гена, казалось, были хорошей парой. Он старше ее лет на пять. Высокий, сильный, с широкими плечами, с большой головой на тугой круглой шее, двигался ловко, шагал с выправкой, спину держал прямо, грудь выпячивал, улыбался хитровато, с прищуром глаз, с людьми разговаривал тихо и вкрадчиво.

Кате шел девятнадцатый год, она выглядела вполне взрослой, красивой женщиной. Лицо ее было тонкое, смуглое, но когда она встречала Гену, на щеках появлялся румянец, расплывался и окрашивал в розовый цвет мочки ушей, видневшихся из-под темных прядей волос. Стыдливая и робкая, она была трогательна в своей привязанности к парню и не умела, да и не желала скрывать своего чувства.

Молодые люди скоро совсем сблизились. И Катя однажды сказала подругам:

— Мы с Геной скоро поженимся. Честное слово!

Но дело обернулось совсем неожиданно. Когда теперь будет свадьба? Сколько ждать?

«Ладно, — утешала себя Катя. — Я выдержу, подожду».

Однако прошло почти три месяца, а писем от Геннадия не было.

Не понимая причин такого долгого молчания, Катя готова была кинуться на поиски Гены, но не знала, куда ехать. Жить становилось тяжко, было стыдно перед людьми, да и другие серьезные обстоятельства заставляли сильно тревожиться.

На днях, во время работы, с Катей случилось что-то непонятное. Будто какая тайная сила встряхнула ее изнутри, и все перед ней зашаталось, в глазах стало темно, Катя чуть не упала со стремянки. Едва успела схватиться руками за поручни, медленно сползла вниз, опустилась и села в углу прямо на пол, прислонившись к стене. Хорошо, что в это время девчата разрезали обои, и никто не обратил внимания на Катюшу. Она через силу поднялась, вышла в смежную комнату, где стоял бачок с водой, попила. Долго стояла у окна, смотрела на голубей, воркующих на балконе, и ей хотелось и плакать и смеяться. В этот день Катя поняла, что под сердцем у нее бьется ребенок. Никому не сказала о своей радости, боялась насмешек. Как же, мол, так, свадьбы не было, жених уехал в далекие края, а дело вон куда зашло?

Вскоре после этого случая наконец пришло письмо от Гены. В тот день Катя зашла на почту с Настей Тропаревой, и пока подружка получала деньги в сберкассе, Катя нетерпеливо распечатала письмо, стала читать, присевши на стул у окна. Настя, поглядывая на Катю, видела только плечи и спину подруги.

Письмо оказалось неожиданно коротким.

«Здравствуй, Катюша! Я вообще не хотел ничего писать тебе, но, как честный человек, решил все разъяснить и поставить точку, чтобы ты не думала обо мне, какой я подлый и так далее. Сама понимаешь, дело мое молодое, встретилась на моем пути хорошая женщина, мы поженились, живем в ее собственном доме с садом и виноградными лозами. Работу нашел подходящую, заработки высокие, а климат тут такой, что о ревматизме не думаю, ты об этом не беспокойся. Извини, что так вышло, прощай и забудь меня. Гена».

Обратного адреса не было ни на конверте, ни на письме.

— Что пишет? Зовет? — раздался за спиной Кати веселый голос Насти.

Не поворачивая бледного лица к подруге, Катя несколько раз кивнула головой и странным голосом сказала:

— Зовет. Приезжай, мол, скорее. Хоть завтра.

— Счастливая. У самого моря будете жить? — искренне порадовалась за подружку Настя.

Катя молча прятала в сумочку письмо, долго копалась, доставая платок, комкая его нервными пальцами.

— И виноград, и фрукты всякие, — пыталась улыбнуться Катя. — Солнце жаркое, как в Африке.

— В каком же городе? — допытывалась Настя.

— Кажется, в Севастополе. Нет, в Ялте.

— Обалдела от счастья, Катька, язык заплетается, — засмеялась Настя, обнимая за плечи подругу. — Я в жизни не видала моря. Завидую тебе. Когда поедешь?

— На той неделе. А может, и раньше, да хоть и завтра. Как захочу.

Катя вышла на улицу и, быстро шагая, направилась к дому. Настя не отставала, стучала каблуками по тротуару и время от времени громко объясняла встречным знакомым:

— Получили письмо, уезжает Катюша. В теплые края, к самому морю…

Катюша никому не сказала об истинном содержании письма. Что толку? Будут жалеть, расспрашивать, а что она может объяснить другим, если и сама не понимает, почему Генка поступил с ней так подло? Банальная и пошлая история, скажут люди, можно только пожать плечами и махнуть рукой. Но это, если смотреть со стороны, как на чужую беду, а тут беда своя, как отмахнешься, коли сердце сжалось в комок и душа кипит от обиды. Сделать вид, что никакой любви не было, на все наплевать, стерпеть удары судьбы и жить, как получится? Забыть Генку, выбросить из сердца навсегда, покоряясь всему? А как же тот, другой, который уже живет во мне и который всю жизнь будет напоминать о прошлом?

Подумав о ребенке, Катя готова была разрыдаться.

Придя домой и закрывшись в комнате, она горько заплакала от обиды. Хотелось кричать, звать на помощь людей. Но чем они могут помочь? «Кому нужны мои несчастья? Сама справлюсь с бедой, буду жить, как жила».

Как ни утешала себя Катюша, но до конца не могла успокоиться, потому что хорошо понимала свое положение: жить дальше так, как жила прежде, никак нельзя, теперь все будет по-другому. Но как? Она станет матерью. Раньше она думала об этом с радостью, а теперь все представлялось ей ужасным и мрачным. Как ни скрывай, люди все равно узнают, что Генка оставил ее, обманул, что у нее будет ребенок без отца.

И она решила: «Пока никто не знает о ребенке, пусть думают, что уезжаю к Генке. Исчезну с глаз, увезу с собой тайну».

Все эти дни она скрепя сердце делала вид, что все хорошо, собралась, созвала подруг и соседей, устроила проводы. Ее посадили в автобус, расцеловали, прослезились, пожелали счастливой жизни на новом месте в теплых краях — на берегу Черного моря.

От поселка до города было более семидесяти километров, и пока автобус тащился по тряской дороге, Катюша спустилась с облаков на землю, с нарастающей тревогой думала о своей судьбе, и ей все туманнее и мрачнее представлялась ее будущая жизнь. Когда же она наконец приехала в город и оказалась на вокзале перед расписанием дальних поездов, то и вовсе растерялась и расклеилась… Теперь со всей очевидностью ей стало ясно, что она не знает, куда ехать, до какой станции покупать билет. Мысль о том, чтобы податься на юг и