Шрифт:
Закладка:
Причиной этому было унижение. Редко когда выпадало Барвинку, чтобы не узнал кого-то за два дня, не узнал, как с ним обходиться, и с кем имел дело.
Между тем уже минуло четверо суток с того времени, когда к нему заехал путешественник, а Барвинек до сих пор даже национальность его изучить не мог.
На взгляд он казался ему немцем, имел немецких слуг, кони и карета украшены на немецкий манер. Сам он одевался, как немец, и имел вооружение, как они, а оказалось, что по-польски понимал и говорил даже на немного испорченном польском, в котором чувствовалось, что его когда-то знал хорошо.
С Барвинком предпочитал говорить по-немецки, но когда хозяин переходил на польский, не имел ни малейшей трудности в понимании.
Фамилии также много не говорили, слуги звали его Ritter von Nemetsch; он сам назвался хозяину Немечковским, но также мог быть чехом и поляком, а Барвинек его даже за чеха поначалу принял.
Из вопросов, которые задавал хозяин, он сделал вывод, что некогда тот бывал в Польше и хорошо её знал.
С чем и зачем сюда прибыл, Барвинек также не мог отгадать и вытянуть из него. Человек был довольно немолодой, седеющий, с загорелым и морщинистым лицом, марсового облика, рыцарской осанки и привычек. И он, и слуги выглядели по-солдатски, а дисциплина среди челяди была большой.
Возле этого Немечковского всё выглядело вполне богато, ни на себя, ни для людей не скупился; но что он тут делал, почему пребывал – в этом был сук для Барвинка.
Он утешался только тем, что рано или поздно должен постичь эту тайну. С утра путешественник выходил обычно в город, и хотя хозяин следил за ним, не мог понять, где он пребывал в течении целого дня. Не с радостью вдавался в разговоры и за язык тянуть не позволял.
Знал Барвинек, что и в замке бывал этот Немечковский, но у кого? Не мог постичь…
Самой большой загадкой была его речь, в которой временами звучала самая отличная полчишна, то снова выражений и слов вдруг не хватало, так что был вынужден пользоваться немецкими.
Чтобы так поляк переоделся в немца – это не укладывалось в голове Барвинка. Знал он много таких, что в службе у императора, у короля римского, у княгини Брунсвицкой бывали, ба, даже в Швеции на протяжении долгих лет с принцессой Екатериной прожили, а языка собственного ещё не забыли и, ступив на родную землю, лёгкость произношения сразу восстанавливали.
Немечковский же уже сегодня лучше и легче выражался по-немецки, чем по-польски, следовательно, по мнению Барвинка, поляком он быть не мог.
На пятый день пребывания этого загадочного путешественника в постоялом дворе «Под белым конём», хозяин немало удивился, когда утром увидел знакомого ему ротмистра Белинского, входящего и спрашивающего непосредственно о Немечковском.
Он наткнулся с этим вопросом на самого Барвинка, который, низко поклонившись, с ловкостью этим воспользовался и спросил:
– У нас тут только есть Ritter von Nemetsch! Может он быть поляком Немечковским?
Белинский громко рассмеялся.
Уж никто иной, как польский шляхтич Немечковский.
– Ну, прошу! – ответил Барвинек. – И настолько забыл родной язык!!
– Ба! – воскликнул Белинский. – Что за диво, когда, быть может, в течении двадцати с небольшим лет немцам и императору служил, не знаю, раз в год пользовался ли он святой исповедью!!
Записал это себе в памяти Барвинек и с тем большим любопытством присматривался к своему гостю.
Ротмистр в этот день пошёл искать бывшего знакомого аж в комнату на чердаке, и там между ними завязался следующий разговор.
Немечковский поначалу говорил тяжело и ломаной полчишной, только когда разговорился с Белинским, речь потекла у него всё легче.
На пороге они обнялись.
– То-то мне только гость, – сказал Белинский. – Когда-то мы из глаз тебя потеряли, а потом было глухо, словно в воду канул, в самом деле, мы все тебя оплакивали. Ведь это тому…
– Двадцать семь лет, – прервал Немечковский. – Молодая королева Элжбета тогда, упрошенная с. п. гетманом Тарновским, дала мне рекомендательные письма к императору для войны с Францией. Я хотел к рыцарскому ремеслу чужеземцев приглядеться и не мечтал там загнездиться.
Император Карл V принял меня как нельзя лучше и дал место в войске. Правда, что поначалу было тяжко и с речью, и с обычаем освоиться, и ради них наломаться, но молодой был и жадный до учения, а всё войско, хотя бы даже их ланцкнехты, так отличалось от нашего, что желало принести мне пользу, дабы что-нибудь домой привезти. Итак, я начал с их оружия, с одежды, с доспехов и, на удивление, мне посчастливилось…
Люди также полюбили меня от того, что был запальчивый и весёлый…
Что же скажете? Из года в год как-то с ними сжился, а в доме из семьи никого не было, засиделся аж по сию пору.
Немечковский опустил вдруг глаза и заколебался, словно ему нелегко было в чём-то признаться.
– Немного в том и бабская хитрость была повинна, – добавил он, – полюбил в Вене девушку и должен был жениться…
Белинский фыркнул.
– Я догадался, – сказал он, – иначе там бы не выдержал так долго.
– А! Красавица это была, красавица, кровь с молоком! Весёлая и умная, – говорил Немечковский, – опутала меня… Божий свет над её душой, потому что она уже не живёт. Только после смерти жены затосковал по родному краю, хотя в нём никого уже не имею.
Помните, ротмистр, молодыми мы оба были… двадцать семь лет… король Сигизмунд правил ещё… королева Элжбета жила… Как тут у вас в Польше всё изменилось! Ничего не понимаю, никого не знаю… В то время, когда ехал на двор Карла V, наш Сигизмунд Старый болел и скорую его кончину предсказывали, а теперь Август, слышу, также без надежды на жизнь… и без потомства!
Онемеченный шляхтич повёл глазами по задумчивому ротмистру, словно хотел угадать его ответ, и прервал, ожидая; но Белинскому печаль не дала быстро прийти к слову.
Они молчали так добрую минуту. Ротмистр поднял голову.
– Слушай-ка, Немечковский, – не скрывай от меня. Двадцать семь лет не был у нас и не срочно тебе было, а теперь охота пришла. Признайся открыто… выслали тебя на разведку? Император имеет великий аппетит на Польшу?
Немечковский так яростно дёрнулся, услышав этот вопрос, словно в него