И мавры и французы бьются славно.

Одни разят, другие отражают.

Взглянуть бы вам, как копья там кровавят.

Как рвутся в клочья и значки и стяги,

Как в цвете лет французы погибают!

Ждут матери и жены их напрасно,

Напрасно ждут друзья за перевалом.

Аой!

Великий Карл терзается и плачет,

Но помощь им – увы! – подать не властен.

На смерть обрек их Ганелон-предатель:

Он в Сарагосе продал их арабам.

Но не ушел изменник от расплаты:

Был в Ахене разорван он конями.

Подверглось тридцать родичей с ним казни –

Никто из них не вымолил пощады.

Аой!

CX

Ужасен бой, и сеча жестока.

Разят Роланд и Оливье врага,

Разит Турпен – ударам нет числа.

Бьют остальные пэры им под стать.

Французы рубят сарацин сплеча.

Погибло много тысяч басурман.

Кто бегством не спасется от меча,

Тот рад не рад, а должен жизнь отдать.

Но тяжки и потери христиан.

Не видеть им ни брата, ни отца,

Ни короля, который ждет в горах.

Над Францией меж тем гремит гроза,

Бушует буря, свищет ураган,

Льет ливень, хлещет град крупней яйца,

И молнии сверкают в небесах,

И – то не ложь! – колеблется земля.

От Ксантена и до нормандских скал,

От Безансона и по Уиссан[67]

Нет города, где стены не трещат,

Где в полдень не царит полночный мрак.

Блестят одни зарницы в облаках.

Кто это видит, тех объемлет страх.

Все говорят: «Настал конец векам,

День Страшного господнего суда».[68]

Ошиблись люди, не дано им знать,

Что это по Роланду скорбь и плач.

CXI

Французы бьют без промаха врагов.

Арабы понесли большой урон:

Из сотни тысяч двое не спаслось.

Сказал Турпен: «Бесстрашен наш народ.

С ним не сравнится никакой другой.

В „Деяньях франков“[69] писано о том,

Что Карл один имел таких бойцов».

Французы полю делают обход,

Собратьев ищут в грудах мертвецов,

Скорбят по ним, сдержать не могут слез,

Меж тем Марсилий рать на них ведет.

Аой!

CXII

Ведет Марсилий войско по ущельям.

Дружины, с ним идущие, несметны:

Полков за двадцать будет там, наверно.

Горят у всех на шишаках каменья,

Блестят щиты и пышные доспехи.

Семь тысяч труб трубят перед сраженьем,

Оглашена их ревом вся окрестность.

Такую речь Роланд к собрату держит:

«Обрек нас Ганелон-предатель смерти.

Теперь уже сомненья нет в измене,

Но уготовит Карл ему отмщенье.

Нам предстоит неслыханная сеча –

Страшнее битвы не было от века.

Я буду Дюрандалем бить неверных,

А вы, мой друг, разите Альтеклером.

Мы с ними побывали в стольких землях,

Добыли ими не одну победу.

Так пусть о нас не сложат злую песню».

Аой!

CXIII

Марсилий видит мавров перебитых.

В рога и трубы затрубить велит он,

В седло садится, в бой ведет дружины.

Араб Абим[70] пред войском первый мчится.

На свете нет коварней сарацина.

Злодейств немало свершено им в жизни.

Не чтит он сына пресвятой Марии.

Угля и сажи он чернее видом.

Милей ему измена и убийство

Всех кладов и сокровищ галисийских[71].

Никто его смеющимся не видел.

Отважен он до безрассудства в битве.

За то его и любит так Марсилий:

Свой стяг с драконом вверил он Абиму.

Но этот мавр Турпену ненавистен,

Схватиться жаждет с ним архиепископ

И молвит про себя невозмутимо:

«А этот мавр, как видно, нечестивец.

Убить его я должен иль погибнуть:

Я сам не трус и не люблю трусливых».

Аой!

CXIV

Турпен коня на сарацин направил,

А тем конем владел Гроссаль[72] когда-то –

Король датчан, от рук Турпена павший.

Несет Турпена в бой скакун поджарый.

На загляденье у него все стати:

Короткий в бедрах, длинен он боками;

Подъемистый в седле, широк он задом;

Хвост белый у него при гриве чалой;

Он мордой рыжеват и мал ушами,

Коню такому нет на свете равных.

Архиепископ шпорит лошадь рьяно,

С разгона на Абима налетает,

Бьет в щит, который дивно изукрашен:

Горят на нем бериллы и топазы,

Алмазы и карбункулы сверкают.

Сам сатана добыл их в Валь-Метасе,

Абиму ж их эмир Галафр[73] доставил.

Турпен ударил мавра беспощадно.

Сломался щит, не выдержал удара.

Прошло копье сквозь тело басурмана,

И бездыханным он свалился наземь.

Французы молвят: «Вот вассал отважный!

Врагу свой посох не отдаст наш пастырь».

CXV

Французы видят: враг велик числом

И окружил их рать со всех сторон,

Бросают Оливье с Роландом зов,

Зовут двенадцать пэров, свой оплот.

Турпен их увещает, в свой черед:

«Друзья, гоните мысль о бегстве прочь!

Да не попустит всеблагой господь,

Чтоб всех нас помянули в песне злой!

Уж если гибнуть, так вперед лицом.

Да, нынче умереть нам суждено.

Мы до конца прошли наш путь земной.

Но я душой моей ручаюсь в том,

Что вам сужден по смерти рай святой.

В сонм мучеников вас допустит бог».

Французов ободрила речь его.

Клич «Монжуа!» они бросают вновь.

Аой!

CXVI

Был меж арабов сарагосец некий –

Он полстолицы в подчиненье держит.

То – Климорен[74], коварный от