так хвастался Яков I, побудило его опереться не на страх, а на дружбу Испании. Он отказал в помощи союзу протестантских князей Германии, когда они приняли сторону Чехии, и стал грозить войной Голландии, единственной державе, серьезно поддерживавшей интересы пфальц-графа. Напрасно двор и народ единогласно требовали войны. Яков I все еще убеждал своего зятя уйти из Чехии и рассчитывал таким образом восстановить мир соединенными усилиями Англии и Испании. Но Фридрих отказал в согласии, и Испания скоро сбросила маску. Ее знаменитые полки двинулись вниз по Рейну на помощь императору, и их появление превратило чешскую войну в общеевропейскую. Испанцы заняли Пфальц, а армия католической Лиги под начальством Максимилиана Баварского спустилась по Дунаю, привела к покорности Австрию и принудила Фридриха к битве под стенами Праги (ноябрь 1620 г.). В тот же день Фридрих бежал в Северную Германию, а испанцы утвердились в сердце Пфальца.

Яков I был одурачен и на время подчинился взрыву народной ярости, вызванной опасным положением немецких протестантов. Ему пришлось позволить сэру Горасу Веру отправиться с отрядом английских добровольцев в Пфальц, но их помощь явилась слишком поздно. Требование созыва парламента — необходимого преддверия войны — наконец преодолело тайное сопротивление короля, и палаты были собраны снова. Но общины были сильно раздражены, найдя только требование субсидий и продолжение прежних стараний уладить мир. Яков I старался даже приобрести расположение испанцев разрешением вывоза оружия в Испанию. Раздражение общин выразилось в их отношении к внутренним делам. Сильнейшие жалобы вызывало восстановление монополий вопреки обязательству Елизаветы отменить их. К монополистам было применено не применявшееся со времени царствования Генриха VI право Нижней палаты привлекать важных преступников к суду палаты лордов, и общее негодование заставило Якова I предоставить виновных их участи. Но раздача монополий была только одним из проявлений подкупа двора. Общее недовольство вызывала также продажа пэрских титулов и государственных должностей, и это недовольство выразилось в обвинении высшего из сановников государства, канцлера Фрэнсиса Бэкона, самого талантливого и ученого человека эпохи.

Со вступлением на престол Якова I лучи милости короля постепенно сосредоточились на Ф. Бэконе. Он последовательно был сделан прокурором и оберпрокурором; в год смерти Шекспира он был призван в тайный совет и, оправдывая предсказание Елизаветы, сделался хранителем печати. Наконец он достиг цели своего честолюбия. Он примкнул к восходящему светилу Бекингема и по его милости стал лорд-канцлером. Он был сделан пэром с титулом барона Веруламского, а потом пожалован в виконты Сент-Олбанса. Но он не достиг высоких целей, ради которых добивался этих мелких почестей. Его планы все еще оставались планами, а между тем для сохранения своей должности он унизился до подчинения худшим прихотям Бекингема и короля. Годы его канцлерства были самой позорной эпохой этого позорного царствования. Они видели казнь Рэли, пожертвование Пфальцем, требования «одолжений», усиление монополий, всевластие Бекингема. Против глупостей и беззаконий, ознаменовавших правление Якова I, Ф. Бэкон, самое большее, только протестовал, а в некоторых, наихудших из них, прежде всего в попытке принудить судей к подчинению закона воле короля, принимал даже личное участие. Но молодой фаворит, считавший его простым орудием своей прихоти, был недоволен его протестами. Напрасно Ф. Бэкон просил у герцога милости и прощения за единственный случай сопротивления его капризу. Предстоял созыв парламента, и Бекингем решил отвратить от себя собиравшуюся бурю, пожертвовав своими сторонниками. На первый взгляд, канцлер стоял на высшей ступени человеческого счастья. Перед самой бурей Джонсон воспевал его как человека, у которого «Парки прядут ровные нити жизни из самой отборной белой шерсти».

Общины обвинили Ф. Бэкона в подкупе при отправлении должности. У канцлеров был обычай по окончании тяжбы принимать от выигравшей ее стороны подарки. Ф. Бэкон, несомненно, и принимал такие подарки от людей, дела которых еще не были решены, и хотя вынесенный ему приговор мог и не зависеть от этого, но сам факт их принятия лишал его возможности защищаться. Он тотчас признал себя виновным. «Я признаюсь прямо и откровенно, что я виновен в подкупе, и отказываюсь от всякой защиты». «Я прошу ваши лордства, — прибавил он, — быть сострадательными к сломанному тростнику». Наложенный на него тяжелый штраф был снят короной, но Большая печать была у него отнята, и он был лишен права занимать государственные должности и заседать в парламенте. Падение вернуло Ф. Бэкону его действительное величие, от которого так надолго его отвлекло честолюбие. «Его положение и почести, — сказал Бен Джонсон, — никогда не усиливали моего уважения к его личности; но я уважал гг уважаю его за свойственное только ему одному величие: по своим произведениям он представлялся мне всегда одним из величайших людей, в течение многих веков наиболее заслуживавшим удивления. Когда его постигло несчастье, я всегда молил бога даровать ему силу, так как величие было у него и без того». Умственная деятельность Ф. Бэкона никогда не проявлялась так сильно, как в четыре последних года его жизни. За год до своего падения он представил Якову I «Новый органон», а через год после него написал свою «Естественную и опытную историю». Он начал собрание законов и «Историю Англии при Тюдорах», пересмотрел и дополнил свои «Опыты», продиктовал собрание острот и занимался физическими опытами. Изучая действие холода на предупреждение животного гниения, он остановил однажды свой экипаж, чтобы набить снегом птицу, и подхватил лихорадку, окончившуюся его смертью.

Яков I был слишком проницателен, чтобы не понять значительности обвинения Бэкона; но враждебность Бекингема к канцлеру и признание последним своей вины не позволили монарху противиться его осуждению. Энергично выступая против под купа и монополий, парламент очень осторожно относился к предрассудкам короля в других вопросах, и даже когда деятельность его была прервана отсрочкой заседаний, парламентарии единогласно поддерживали короля в случае серьезной защиты им интересов протестантов. Перед отсрочкой один из членов произнес воинственную речь, вызвавшую такой восторг, который напомнил дни Елизаветы. Члены от общин, «подняв свои шляпы как можно выше», ответили на призыв единодушным заявлением, что для возвращения Пфальца они готовы жертвовать своим достоянием, имениями и жизнью. «Это заявление, — воскликнул один из вождей народной партии, когда оно было прочитано спикером, важнее посылки 10 тысяч человек!». На время это решение, по-видимому, придало энергии политике короля. Яков I постоянно старался вернуть Чехию Фердинанду и при посредстве Испании побудить императора к отказу от мщения Пфальцу. Теперь он на время высвободился из стен дипломатии и, угрожая войной, заставил прекратить нападение на земли своего зятя.

Перемирие продержалось все лето; но одни угрозы больше не действовали, и после завоевания Верхнего Пфальца войсками католической лиги