«И тотчас же, как только настал день, мне не захотелось нежиться в постели, и я смело отправился один в ближайший лес; я шел по тропинке, пролегавшей вдоль ручья, пока не дошел до поляны, белой и зеленой. Такой дивной лужайки я никогда еще не видал. Она была вся зеленая и усеяна маргаритками. Тут сел я среди прелестных цветов и видел, как птички подымались из своих гнездышек, где покоились всю ночь, и как они радовались дневному свету и принимались воздавать хвалу маю. Они могли выполнить все это наизусть, и много можно было уловить у них приятных нот. Одни пели громко, улетая под небеса, другие подтягивали, а некоторые прославляли во все горло. И они так радовались и веселились, перепархивая с ветки на ветку всегда парочками, словно хотели излить всю свою любовь в день св. Валентина»[33].

Вы, может быть, помните спор, который затем следует между кукушкой и соловьем, и обещание, которое прелестный певец дает Чосеру за то, что он освободил его.

«И затем подлетел ко мне соловей и сказал: друг, благодарю тебя за то, что тебе захотелось освободить меня. И теперь я сделаю одно признание любви, что буду весь май твоим певцом.

Я поблагодарил его и был вполне вознагражден. Но, заметил он, не будь смущен тем, что услышал кукушку раньше меня; если я буду жив, то исправлю свою вину в будущем мае, если ничто не спугнет меня.

Если ничто не спугнет меня».

Не поставил ли бы он это условие более скромно теперь, делая то же обещание любому из вас или прося вас быть судьями между ним и его врагом, что должно было произойти, как вы помните, в этот самый день много-много лет тому назад в местности, находящейся от нас в восьми милях.

«И это будет непременно на другой день после чествования св. Валентина на пышном и зеленом клене под окном королевы в Вудстоке на зеленой лужайке.

Он поблагодарил его и затем скрылся в изгороди из боярышника и, там усевшись, запел: „Пора жизненной любви задержала меня“», и так громко, что я при звуках этой песни проснулся».

57. «Пора жизненной любви задержала меня!» Увы, как ужасно мы, люди, исказили эту песнь соловья, так что у нас эти слова пришлось бы заменить другими и сказать: «Пора жизненной ненависти задержала меня».

Таково было знание древних англичан о песне птиц, и, может быть, вы негодуете на меня за то, что я напомнил вам эти слова? Вы сами, я не сомневаюсь, обладаете новыми знаниями о песне и об устройстве гнезд; и я радуюсь при мысли, что вы можете или по крайней мере будете в состоянии объяснить мне, прежде чем сдадите ваши экзамены по естествознанию, каким образом в силу правильной связи гортани с клювом и влияния теплоты, – первоисточником которой служит солнце – на мускульные волокна, происходит волнообразное движение в гортани и раскрытие и замыкание клюва, неизбежно сопровождаемые свистящим звуком.

58. Я не стану опровергать ваши утверждения; еще менее желаю я ручаться за абсолютную истину Чосеровых слов. Вы найдете, что полная истина заключается значительно в том и другом; и что вы можете выбирать по своему вкусу в поющей птице изучение как влияния всеобщей теплоты на дивный механизм, так и личной жизни в существе, способном к изысканной страсти. Но тот пункт, на который я желал бы обратить ваше внимание, заключается в отношении к мощи этой низшего существа ваших собственных человеческих средств в создании звуков, при которых вы наилучшим образом можете гармонично слиться с ним.

59. Мне на днях пришлось прождать с полчаса у подножия Ладгейт-Хилла[34]. Стоя по возможности в стороне от дороги в тени железнодорожного моста, я следил за лицами спешивших прохожих: все они куда-то торопились, многие были озабочены, некоторые особенно мрачны; я прислушивался к беспрерывно грохающим, свистящим и шипящим звукам их шагов и голосов. И среди этого постоянного шума, отличавшегося от рева самого дикого моря в бурю только своею сложностью и бессвязностью, я дивился тому, к чему свелось бы все, что делали или пытались сделать в течение дня эти люди, если б это стало им ясно.

60. В итоге оказалось бы, я думаю, что все они стремились прожить этот день самым неприятным образом, и что ничего серьезного не случилось, что могло бы помешать им точно так же провести и следующие дни. Мало того, я знал, что то, что в их жизни казалось мне мучительным, могло им быть приятно; и действительно, вскоре после того один деятельный и благоденствующий деловой человек, говоря с моим приятелем о том разочаровании, которое он испытал во время путешествия по Италии, заметил, что он не в силах прожить более трех дней в Венеции, так как там не было никакого шума.

61. Но, допустив даже, что эти звуки происходят постоянно от удовольствия обитателей Лондона, тем не менее невольно задаешь себе вопрос, как их вокальное и инструментальное искусство может в схеме природы быть сравнено с вокальным искусством низших животных? Мы действительно можем свистки наших машин, предупреждающие об опасности на мосту, как мучительное человеческое изобретение, сопоставить со свистом сурка, а топот ног и скрип колес считать человеческим усилением звуков, производимых насекомыми при трении крыльев или лапок о бока; но даже и при этом сравнении мы можем почувствовать некоторое унижение, замечая, что цикады и сверчки, находя удовольствие в таком дрожащем пении, имеют и свободное время, чтоб отдыхать на радость себе, и что полет светляков тих и беззвучен. Но каковы эти звуки, производимые нами, в сравнении с пением птиц? Этот Лондон есть главное гнездо людей в мире; и я стоял в центре его. В лавках Флит-стрит и Ладгейт-Хилл по обеим сторонам я мог, без всякого сомнения, купить сколько угодно детских книг, в которых, с целью религиозного образования, считаемого противоположным светскому, сообщается им, что птицы в своем пении славословят Бога. Но, хотя, с одной стороны, вы можете быть вполне уверены, что птицы не поющие машины, тем не менее, с другой стороны, также бесспорно, что они не имеют ни малейшего намерения славословить Бога своим пением, и что мы ничем не можем больше вредить религиозному воспитанию наших детей, как начав его со лжи. Однако можно было бы надеяться, что хоть мы, люди, станем славословить Бога в тех песнях, которые возносим к