и власть федерального правительства, столь заметные в Вашингтоне, были менее заметны в других местах. Юг весной 1865 года был завоеван, но лишь слегка оккупирован федеральными войсками. Ни северяне, ни южане не знали, как будет выглядеть мир, последовавший за войной и ее кровавой бойней, какую форму примет оккупация Севера и как отреагируют южане, черные и белые. Индейцы, а не белые поселенцы, все еще составляли большинство в большинстве мест к западу от 100-го меридиана. Как сложится там политика США, оставалось неясным.

Карл Шурц запечатлел яд, пропитавший американские социальные отношения на завоеванном Юге, в инциденте, произошедшем в отеле Саванны. Шурц был немецким эмигрантом и беженцем после неудачных европейских революций 1848 года. Он поселился в Миссури и стал генералом в армии Союза. Он знал, что значит проиграть революцию, и понимал, что поражение не обязательно меняет умы. В 1865 году он был радикалом, посланным президентом на Юг, чтобы доложить о положении дел там. Его не очень беспокоили молодые южане "образованного или полуобразованного" класса. Они разгуливали на площадях судов, и Шурц подслушивал их разговоры в гостиницах и на улицах. Они были своеобразны и потенциально опасны, но это не сразу обеспокоило Шурца.

Его беспокоили настроения южных женщин, к которым Шурц относился с большим уважением, чем к южным мужчинам. За общим столом в отеле он сидел напротив "дамы в черном, вероятно, в трауре. Она была средних лет, но все еще красива". Шурц сидел рядом с молодым лейтенантом Союза, одетым в форму, и дама казалась взволнованной. Во время трапезы женщина потянулась к блюду с солеными огурцами. Лейтенант с вежливым поклоном протянул ей блюдо. Она отдернула руку, как будто коснулась чего-то отвратительного, ее глаза вспыхнули огнем, и тоном яростного презрения и негодования она сказала: "Так вы думаете, что южанка возьмет блюдо с соленьями из рук, на которые капает кровь ее соотечественников? "Несочетаемость соленых огурцов и страсти позабавила Шурца, но сцена также показалась ему "очень жалкой". Она предвещала "плохое будущее для скорого возрождения общего национального духа", потому что женщины представляли собой "враждебную моральную силу неисчислимого потенциала".6

На Севере царила такая же ненависть. Гарриет Бичер-Стоу в конце войны относилась к Югу так же враждебно, как и к рабству в 1850-х годах. В ее художественной литературе южане были не похожи на северян. Стоу ввела в обиход термин "белая шваль" для северной аудитории в своей книге "Ключ к "Хижине дяди Тома"", которую она опубликовала, чтобы продемонстрировать фактическую основу своего бестселлера. Рабство, писала Стоу, породило "бедное белое население, такое же деградирующее и жестокое, какое когда-либо существовало в самых многолюдных районах Европы". Даже когда эти белые нажили достаточно богатства, чтобы владеть рабами, рабы "во всех отношениях превосходили своих хозяев".7

Когда Сидни Эндрюс, корреспондент антирабовладельческих газет "Чикаго Трибьюн" и "Бостон Адвертайзер", отправился на юг в 1865 году, он вполне мог путешествовать по пейзажам романа Стоу. Описывая "простого жителя" белой сельской местности Северной Каролины, Эндрюс обнаружил "безразличие в его лице, нерешительность в его шаге и неэффективность во всей его повадке". Его день был "лишен достоинства и умственной или моральной компенсации". Он много болтал и мало работал, любил свой яблочный джек и еще больше любил свой табак. Для Эндрюса "вся экономика жизни кажется радикально неправильной, и нет никакой присущей ей энергии, которая обещала бы реформацию". Как армии, костяк которой составляли такие люди, удалось сдерживать Север в течение четырех лет, Эндрюс не объяснил. Да ему и не нужно было: его предрассудки совпадали с предрассудками его читателей.8

Однако знакомство с ними не всегда меняло мнение северян. Несмотря на некоторые проявления агрессии со стороны солдат Союза по отношению к вольноотпущенникам, многие из них стали презирать бывших конфедератов за их постоянное сопротивление, насилие, которое они применяли к вольноотпущенникам, и их нападения на отдельных солдат, агентов Бюро по делам вольноотпущенников и учителей Севера. Подполковник Нельсон Шаурман после службы в Джорджии считал грузин "самыми невежественными, деградировавшими белыми людьми, которых я когда-либо видел... Если бы не военная сила, которой они испытывают здоровый страх, здесь происходили бы сцены жестокости, которые позорят дикарей". Солдаты стремились не обратить бывших конфедератов в свою веру, а поработить их, и военные посты преуспели в этом.9

После войны журналисты, путешественники и солдаты провели своего рода политическую рекогносцировку Юга. Джон Таунсенд Троубридж, популярный автор, путешествовавший по южным полям сражений, туманным дождливым утром сидел на железнодорожных верфях Атланты и описывал разгромленные остатки того, что когда-то было городом, вырисовывающиеся в тумане. Среди руин были разбросаны приземистые деревянные здания, возведенные в качестве временной замены. Люди генерала Уильяма Текумсеха Шермана - "неизбежные янки", как назвала их великая южанка Мэри Чеснат, - оставили "валки погнутого железнодорожного железа у колеи". Здесь были "груды кирпича; небольшая гора старых костей с полей сражений, грязных и мокрых от моросящего дождя... грязь и мусор повсюду".10

Весной 1865 года юго-западная Джорджия была одним из тех южных уголков, которые показались северным путешественникам нетронутыми войной. Земля была зеленой и щедрой. Чернокожие пахали землю, сажали хлопок и до прихода войск Союза, которые появились только после Аппоматтокса, страдали под плетьми, как будто рабство все еще жило, а старый Юг просто дремал, а не умер. Клара Бартон, много сделавшая для облегчения страданий солдат Севера во время войны и позже основавшая Красный Крест, видела этот регион иначе. Она считала его "не вратами ада, а самим адом". Около тринадцати тысяч солдат Союза были похоронены здесь в братских могилах в тюремном лагере конфедератов Андерсонвилль.11

Во время войны на юго-западе Джорджии появились солдаты Союза, но они пришли в плен. Большинство из них умерло, и именно их кости принесли Кларе Бартон. Для многих американских семей война не была полностью завершена в Аппоматтоксе, потому что их отцы, сыновья и мужья просто исчезли. Умершие в Андерсонвилле были среди половины погибших в Союзе, которые были похоронены неопознанными или остались непогребенными на полях сражений, превратив Юг в "один огромный угольный дом".12

По последним оценкам, в Гражданской войне погибло от 650 000 до 850 000 человек, но разумной цифрой является примерно 752 000. Примерно 13 процентов мужчин военного возраста из рабовладельческих штатов погибли во время войны, что в два раза больше (6,1 процента), чем среди мужчин, родившихся в свободных штатах или на территориях. Еще больше было нетрудоспособных. В Миссисипи 20 процентов доходов штата в 1866 году ушло на протезы для ветеранов.13

В армии Союза имелись записи о захоронении примерно одной трети погибших. Огромные усилия победителей и побежденных по опознанию и