– У нее были близкие друзья среди вашей паствы? – Холли говорила с ним уважительным тоном, и ей он ответил более уверенно. Он посмотрел на нее, повернувшись к Вере спиной.

– Близкие друзья? Нет. – Он задумался и, кажется, пытался аккуратнее выбирать слова. – Церковь – это сообщество уникальных личностей. Разумеется, мы должны относиться друг к другу с христианской любовью, но мы всего лишь люди.

Вера вмешалась:

– А собрав вместе кучку женщин, вы получаете склоки и капризы. Наверное, полный кошмар!

Он повернулся к ней и впервые улыбнулся.

– Порой бывает непросто.

– Маргарет принадлежала к какой-нибудь группе? – снова Вера. Спертая атмосфера маленького помещения действовала на нее гнетуще. Ей хотелось выйти на свежий морозный воздух, и она пыталась подстегнуть беседу.

– Нет, – ответил священник. – Она ненавидела сплетни и держалась особняком. Именно это я имел в виду, когда говорил про близких друзей. Она всегда была приятна в общении и играла большую роль в жизни церкви, но мне не кажется, что она кому-то действительно доверяла.

– Даже вам?

– Нет. – На этот раз его улыбка была немного грустной. – Даже мне.

– А этот хостел, «Хейвен»? Где мы можем его найти?

– Это бывший пасторский дом. – Теперь он улыбался, поджав губы, с некоторой обидой. – В прежние времена там, полагаю, жил бы я. Когда статус священнослужителя был иным. Даже при жизни моего отца приходской священник жил там. Но теперь трудно добиться, чтобы такой большой дом предоставили одному человеку, так что епархия отдала его благотворителям за разумную аренду. Это совсем недалеко от города. Раньше большая часть населения проживала именно там – до того, как рыболовство начало преобладать над фермерством. – Он вздохнул, и Вера подумала, что он был бы гораздо счастливее в Викторианскую эпоху: жил бы в доме приходского священника, водил дружбу с мелким дворянством и громогласно проповедовал крестьянам на задних скамейках церкви.

– Сегодня вы туда не попадете, – продолжил он. – Дороги как таковой нет, тем более при такой погоде… Женщины все время жалуются на изоляцию. Я не уверен, что это лучшее место для них.

На улице стало тише. Рыбная лавка закрылась, и все шторы на Харбор-стрит были опущены. Сугробы покрылись блестящей глазурью. Граскин поежился. Довольно долго он стоял и не двигался с места. Вера подумала, что ему, наверное, холодно, потому что грела его только мантия на плечах. Наконец он вышел на тротуар и зашагал прочь. Обернувшись, Вера заметила, что он начал с кем-то говорить по телефону.

Глава 8

Малкольм Керр стоял за стойкой в «Коубле». За ним четверо стариков играли в домино на то, кто следующий пойдет к бару. Малкольму казалось, что те же старики сидели за этим же самым столом и так же спорили с того самого дня, когда отец впервые привел его в паб. Их ворчливые голоса и крики чаек сливались в фоновую музыку его жизни.

«Ничего здесь не изменилось за тридцать лет».

Не считая того, что сегодня Малкольм не был пьян и даже не мог вспомнить, когда это случалось с ним в последний раз. Может, когда хозяйкой была еще Толстая Вэл, а он был молод, строен и даже горяч. Над баром висел портер Вэл, и она смотрела на него с упреком. У нее был сын по имени Рик, хитрый и пронырливый, и, вспомнив их обоих, Малкольм почувствовал резкий укол вины. Он постоянно носил с собой тяжесть вины, как лишние килограммы вокруг талии, и привык к ней настолько, что обычно почти не замечал. Сложно сказать, можно ли винить в этом алкоголь. В последнее время он не сильно пил – он обычно заходил в «Коубл» по вечерам после работы в мастерской и пропускал пару пинт. Читал «Кроникл». Смотрел «Взгляд на Север» по телевизору, если не показывали спорт. Потом тащился обратно к своему маленькому дому на Перси-стрит. Перси-стрит – максимум, что он смог себе позволить после развода.

Но сегодня он потерял счет выпивке. Сначала пиво, а потом, когда его мочевой пузырь перестал справляться с наплывом пинт, красное вино. Но ничего крепкого. Он гордился, что не перешел на скотч. И гордился, что до сих пор стоял на ногах.

Разговаривал он только с Джонни, барменом, да еще немного поглумился над старой шмарой Ди, пока она слонялась по бару, пытаясь выклянчить выпивку или подцепить клиента. «Господи, – думал он, – ты, наверное, в отчаянии». Еще один момент гордости, потому что до этого он не опустился.

А потом, сквозь хмельной угар, он уловил оживленный разговор за своей спиной. Откуда-то резко появились возбужденные голоса. Прозвучало знакомое имя, пусть и нечетко. Он повернулся к паре средних лет. На первый взгляд они показались ему смутно знакомыми, но имен он припомнить не смог, хотя, возможно, с мужчиной даже ходил в школу.

– Что вы сказали?

– Мы об убийстве, – сказала костлявая женщина. Она сняла крутку, и под ней был розовый топ с вырезом. Он увидел вертикальную складку между ее грудями. – Из-за него остановили метро.

– Не, – отозвался Малкольм. – Это из-за снега. – Он потянулся к своему бокалу вина, заметил в зеркале, что оно оставило в уголках его рта следы, похожие на клыки, и стер их тыльной стороной ладони. Пальцы у него были мозолистые и грязные, хотя он вымыл руки перед уходом.

– Произошло убийство! – произнесла женщина высоким голосом, и ее слова разнеслись по пабу. Стало тихо, все прислушались. Она явно наслаждалась вниманием. – Наша дочка замужем за муниципальным полицейским и только что нам написала. Это будет в ночных новостях.

– Она сказала, кого убили? – Хотя Малкольм, кажется, уже знал.

– Она жила дальше по улице. – Женщина плохо скрывала восторг. Малкольм подумал, что, если бы ей дали возможность взглянуть на тело, она бы уже была в морге. Смотрела бы. Слюни пускала. – Они называли ее Маргарет. У нее странная фамилия.

– Краковски.

– Да, точно! – Она взглянула на него с большим интересом и даже с некоторым уважением. – Вы, значит, ее знали?

Он немного помолчал и оттолкнулся от барной стойки.

– Когда-то, – ответил он. – Очень давно.

Несколько секунд он постоял, восстанавливая равновесие, а потом вышел на улицу.

На улице ему снова пришлось остановиться и ухватиться за переполненную мусорку, чтобы удержаться на ногах. В рыбной лавке было темно, а на улице – тихо. Внезапно его голова заполнилась картинками и воспоминаниями: солнечный день на лодке у острова Коке, женщина в длинной летящей юбке и сандалиях, бокал вина в ее руке, смех. Несколько человек стоят у выхода из «Коубла» и позируют для фотографии. А потом языки пламени облизывают древесину, словно змеиный язык, а в воздухе повисает запах дыма и гари.

Ему пришло в