- Не завтра, так послезавтра коснется. Или через месяц, - равнодушно произношу я, отворачиваясь, чтобы старик не увидел панику в моих глазах.

- Ты вообще могла избежать этого, если бы была умнее, - буркает Лазарис.

- Чтобы избежать этого, нужно сбежать, - шучу я и вдруг застываю, ошарашенная пришедшей в голову мыслью.

Сбежать! Почему я раньше об этом не подумала?!

- Не смей даже помыслить о таком, девчонка! – рявкает старик, словно прочитав мои мысли. – Никому еще не удалось убежать так, чтобы не поймали. А когда поймают то лучше сразу умереть, чем вытерпеть наказание, и то, во что потом превратится твоя жизнь.

- А так меня ждет счастливая жизнь, да? – незаметно усмехаюсь я. – Не волнуйся, это просто шутка. Куда мне бежать?

– Вот и правильно, нечего мечтать о несбыточном. На тебя уже есть покупатель. Давно ходит по городу, все спрашивает не появилась ли у кого молодая рабыня с синими глазами, - рявкает Лазарис.

- Лазарис, у меня синие глаза? – тихо спрашиваю я. – Я ведь ничего о себе не помню… Ни имя, ни возраст. Ни как выгляжу… У меня даже зеркала нет, чтобы посмотреться...

- А имя рода откуда взяла? – Лазарис снова склоняется к полкам в шкафу и теперь его голос за распахнутыми дверцами звучит глухо и невнятно.

- Придумала. Просто сказала, что в голову пришло, - отмахиваюсь я. И ни на что не надеясь, спрашиваю: – А почему еще никому не удалось сбежать?

Старик долго молчит, а потом нехотя произносит:

- Глупые, потому что. Бегут, не зная главного…

Глава 15

- Чего они не знают, Лазарис? Как это возможно, чтобы никто не смог сбежать? – спрашиваю тихо, стараясь не вспугнуть его неожиданную разговорчивость.

Лазарис отходит от шкафа с новым пузырьком в руках. Хмурится, словно уже жалеет о своей откровенности. Я с замиранием жду, что он просто промолчит или, как обычно, заругается и тоже ничего не скажет. Но неожиданно он протягивает мне флакон, который держит, и хмуро буркает:

- Возьми. Завтра перед таврением выпей – это притупит боль.  А ответить на твой вопрос я не могу - клятву давал.

Он отворачивается и отходит к широкому столу возле окна на всю стену. Стоя ко мне спиной, принимается перебирать лежащие там инструменты. Бесцельно перекладывает с места на место и напряженно молчит, а я размышляю над его словами.

Что, что может помешать рабу убежать?

Много чего. Например, нет места, где можно спрятаться после побега.  Зато есть рабская одежда, по которой беглеца сразу вычислят. Что еще…?

Что необходимо для успешного побега? Деньги? Помощник? Средство передвижения? Возможно, все это было у кого-то из пытавшихся совершить побег… Но Лазарис утверждает, что никому это не удалось.

- Скажи, только у Али не сбежал никто, или вообще…? – осторожно интересуюсь я.

- Всех рано или поздно находят. Обычно сразу после побега, — старик вдруг с такой силой стискивает в пальцах какой-то инструмент, что тот с громким треском ломается.

- Ты тоже пытался бежать! – доходит до меня. – Ты все знаешь по собственному опыту….

Лазарис молчит, все так же не поворачиваясь ко мне лицом, только обычно прямые плечи бессильно опускаются.

- Все давно прошло и забыто, — произносит глухо после паузы. – Но тебе я не советую повторять мой опыт.

– Но ведь ты остался жив? И прекрасно устроился в доме Али, – я никак не успокаиваюсь.

– "Господина Али", Федерика! – рявкает на меня лекарь.

Я молчу, а старик, наконец, отворачивается от стола и идет ко мне.

Требует:

– Дай зелье обратно, глупая! Пусть тебя заклеймят как всех прочих, чтобы поняла, что такое боль!

Пытается выхватить у меня флакончик, но я успеваю спрятать руку за спину.

– Не отдам! Ты думаешь, я не знаю, что такое боль, глупый старик?!

Свободной рукой я хватаю край длинного рукава его кафтана и задираю, обнажая худое старческое запястье. Восклицаю:

- Ты должен меня понять! У тебя есть клеймо, Лаза…, – и ошеломленно  замолкаю - прямо над темным пятном рабского знака я вижу на коже лекаря татуировку.

Бледную, почти затертую, но все еще различимую.

Такие  наколки набивали мужчины в годы моей юности, в основном сидельцы на зоне. Иногда подростки из неблагополучных семей. Еще моряки, но у тех чаще были якоря, волны, да чайки.

«Лёня + Маша» - вот что выбито на руке Лазариса.

Я выпускаю край рукава из ослабевших пальцев и перевожу взгляд на его застывшее, изрезанное морщинами лицо. Растерянно спрашиваю:

- Почему ты Лазарис, а не Леонид?

- Воскресший Лазарь из Библии.

- Как давно ты попал сюда? – мой голос звучит глухо от наполнивших его эмоций.

- Не важно. Если ты кому-то расскажешь об этом, пожалеешь, Федерика. Или как там тебя звали раньше…, — старик нависает надо мной, угрожающе сжав кулаки.

В его голосе ни грана тепла или радости, что в этом мире нашлась родственная душа.

Я запрокидываю голову и усмехаюсь ему в лицо:

- Не понимаю, о чем ты говоришь, лекарь. Мое имя Федерика и раньше меня тоже звали Федерикой. Так же, как тебя всегда звали Лазарисом.

Старик снова отходит к столу, и отвернувшись от меня повторяет:

- Даже думать не смей о побеге. Меня тогда спас господин Али, потому что я был нужен ему. Тебе никто не станет помогать – единственный, кто мог бы это сделать, ненавидит тебя.

- Не волнуйся, я тоже его ненавижу, твоего Али. Да, я бы не отказалась от его или твоей помощи – не гордая, приняла бы. Но раз нет, значит сама буду справляться. Быть заклеймённой скотиной – это не моё, Лёня.

Я встаю со своей табуретки и глядя в его спину, спрашиваю:

- Дело в нем, да? Клеймо причина того, что всех беглых рабов находят. Это как чип, вшитый породистой собаке под кожу – с его помощью всегда можно отследить ее местонахождение. Только у нас