- Не беспокойся, работорговец, мой язык на месте – тебя ведь здесь не было, так что ему ничто не угрожало.

Али дергает щекой, обнажает зубы в жестокой ухмылке и неспешно идет ко мне.

У него такое выражение лица, что я начинаю пятиться, пока не упираюсь лопатками в стену. Едва удерживаюсь от того, чтобы зажмуриться от страха, когда он нависает надо мной, и кляну свою несдержанность.

Али так близко, что я остро чувствую его запах - душистый табак, мускус и ярость. Не выдерживаю, закрываю глаза и тут же звучит окрик:

- Смотри на меня!

Двумя пальцами он толкает мой подбородок вверх, заставляя поднять лицо. Долго скользит по нему ничего не выражающим взглядом. Затем с силой стискивает мне челюсти:

- Открой рот. Нужно проверить твои зубы, рабыня.

Сдавливает еще сильнее и довольно оскаливается, когда я начинаю стонать от боли.

Отпускает, и пока я хватаю воздух и едва не плачу от унижения запускает пальцы в мои короткие волосы. Ленивым движением перебирает, внимательно рассматривает, оценивая их густоту. Затем равнодушно произносит:

- А теперь разденься, Федерика. Хочу посмотреть, появилось ли у тебя хоть что-то, за что можно взять с покупателей деньги - завтра тебе поставят клеймо, и ты пойдешь на продажу.

Глава 14

Мне кажется, что я ослышалась.

Тупо повторяю:

- Раздеться? Здесь?!

Судорожно сцепляю пальцы и замолкаю, надеясь, что приказ просто шутка.

- Мне долго ждать, Федерика? - в голосе Али появляется металл.

В полной растерянности я поднимаю глаза к его лицу, и мы снова сцепляемся взглядами.

В голубых глазах мужчины смесь льда, злости и досады. И капля горечи на самом дне зрачков.

Я облизываю пересохшие от страха и возмущения губы и с трудом произношу:

- Что нового ты надеешься найти под моим платьем, Али? Ты  много раз, не спрашивая моего согласия, рассматривал мое тело. С тех пор в нем не появилось ничего нового.

- Кажется, ты до сих пор не поняла, что твое согласие - это последнее, что меня интересует, рабыня. Я могу забрать все, что у тебя есть - твое имя, твое тело. И, конечно, твою жизнь…

И снова окрик:

- Разденься!

- Нет! – слово слетает с моих губ раньше, чем я успеваю подумать.

В тот же миг мужские пальцы сминают ворот моей туники. Рывок, и ткань с треском расползается в стороны, обнажая меня почти до пояса.

Я ахаю, отталкиваю руки работорговца и тяну слетевшую с плеч тунику обратно.

Еще один окрик. Ещё рывок, и остатки моего платья отлетают в сторону, жалкой кучкой приземляясь на пол у стены.

Теперь я стою перед работорговцем абсолютно голая. Судорожно прижимаю руки к груди, пытаясь прикрыться, и опять, словно щелчок бича, звучит:

- Опусти руки!

От равнодушия Али не осталось и следа. Он тяжело дышит, челюсти сжаты, подбородок напряжен, а в голубых глазах плещется ничем не прикрытое бешенство.

- Ты плохо слышишь, рабыня?!

Я набираю полные легкие воздуха, распрямляю плечи и медленно опускаю руки. Приподнимаю подбородок и глядя Али в глаза, насмешливо произношу:

- Можешь смотреть, работорговец.

Твердые губы сжимаются в узкую полоску, голубые глаза темнеют и начинают неспешно скользить по моему телу.

Я уже знаю, что оно не очень красиво - худое, с крошечной грудью, узкими бедрами и тощими ногами. Не то, что ценят мужчины в этом мире. И не то что нужно Али.

И почему-то, мне все равно, что он смотрит. Ненависть к этому мужчине вытеснила из моей души и стыд, и смущение, и страх.

Именно поэтому я еще выше задираю подбородок и презрительно цежу:

- Какое счастье, что не ты будешь хозяином моего тела, работорговец. Если бы это случилось, я бы предпочла умереть…

Голубую радужку снова покрывает ледяная корка. Красивые губы разжимаются:

- У тебя будут сотни поводов умереть, принцесса Федерика.

Взгляд голубых глаз снова перетекает с моего лица вниз, к шее, затем от ключиц к груди. На впалом животе надолго задерживается, и я чувствую, как он нервно дёргается и втягивается, почти прилипая к спине. Губы Али усмехаются, а глаза почти осязаемо шарят по моим ногам.

Замирают на щиколотках и быстро возвращаются к лицу. Глядя мне в глаза Али брезгливо цедит:

- Тело у тебя, и впрямь, лучше не стало. Можешь идти, куда шла.

Я поворачиваюсь, и под его тяжелым взглядом иду в сторону лазарета, даже не подумав прикрыться хотя бы остатками своей туники.

Так и шагаю, обнаженная, до своей комнаты, под насмешками и шепотками встречных. Не обращаю на них внимания - мне плевать.

Только когда на пороге комнаты сталкиваюсь с изумленным взглядом Лазариса из моих глаз начинают капать слезы.

Вечером я сижу в кабинете целителя. Неспешно пью отвар, который он готовит для меня дважды в день, и покачиваюсь на деревянной табуретке.

Лазарис в это время копается в своем огромном шкафу, где, как я уже знаю, хранит самые ценные ингредиенты и готовые зелья.

Последнее время наши с ним отношения немного потеплели. Во всяком случае, лекарь прекратил дергать меня за волосы, когда его что-то не устраивает в моем поведении. Я в ответ перестала называть его «господин», и кажется, ему это понравилось.

- Что ты сегодня устроила, девочка? – спрашивает Лазарис неожиданно, выныривая из своего шкафа со склянкой в руке.

- О чем ты?

Старик сверкает на меня глазами и мрачно поясняет:

- О том, что ты пришла в свою комнату обнаженной. И о том, что господин Али голыми руками разнес половину своей спальни. Пришлось накладывать мази на его разбитые костяшки.

Резким движение Лазарис вырывает у меня  пустую чашу и наклоняется к моему лицу.

- Завтра вечером будет таврение. Заклеймят всех недавно доставленных рабов. Тебя тоже.

- Знаю. Али еще утром пообещал мне это, - я зло усмехаюсь.

- «Господин Али», дерзкая нахалка! – одергивает меня целитель. – Если бы ты вела себя, как я учил, завтра твоей