Выбрался наружу, крикнул: «Тяните» и исчез вверху.

Спустя час на траве перед колодцем лежали пять мертвых боевиков, а рядом сидели еще три контуженных, со связанными руками. Здесь же находилось и их оружие: два ручных пулемет, три ППШ, карабины и ящик патронов.

— Лукин, — обернулся майор к сержанту, — приведи мне того, который божился.

Через минуту селянин стоял перед офицерами.

— Ну, что скажешь? — кивнул майор на убитых.

Тот угрюмо молчал, дрожа пальцами.

— В таком разе поедешь с нами как банд-пособник. Голышев, убитых оставляем, они их кормили, пусть и хоронят, пленных с оружием в машины. На середины улицы, уже стояли три «студебеккера» с тентами, началась погрузка.

Снова Закарпатье. День. Висящее в зените солнце чуть затеняли молочные облака, по земле плыли тени, где-то в лесах отсчитывала года кукушка.

Обратным путем на ту же полонину верхом следовали сотник с начальником СБ и полицаем, за ними — в пешем порядке Лесь со своим роем, всего человек тридцать. Летом они базировались в пастушьей колыбе, там имелось все необходимое, а зимой отсиживались в окрестных селах.

— Хорошо мы сегодня отработали, Драч, — сказал едущему рядом эсбисту, сотник.

— Отменно, — дернул тот уздечку буланого коня. — С ястребкамы в Ольшанах покончено навсегда.

— Сегодня будем отдыхать, — покачивался в седле главарь, — а завтра продолжим. Кстати, Шпак, — обернулся к полицаю, — ты грепс[40] пану куринному отослал?

— Ну да, — кивнул тот, — з Маричкою.

— Лихая дивчина, — ухмыльнулся Драч. — Сегодня третьего краснюка пришила. Доколола виламы.

В середине подъема все трое взглянули на верхушку скалы слева, откуда по камням скакал поток. На ней белел меловой камень.

— Чисто, — сказал эсбист, движение продолжилось.

Наконец добрались — впереди серела бревнами колыба, далеко в стороне щипала траву отара, рядом с ней пастух с герлыгой[41] наигрывал на сопилке. В воздухе весело и задорно разносились ее звуки.

Маричка, ты Маричка,

Люблю тэбэ за вроду,

Люблю дывытыся,

Люблю дывытыся,

Колы идэш по воду!

— в унисон заорал кто-то из бандитов, остальные весело загоготали.

Когда до жилья оставалось метров пятьдесят и лошади ускорили шаг, его дверь внезапно распахнулась, навстречу кинжальным огнем ударил пулемет, а с флангов зачастили автоматы.

Передних срубило, как косой, остальные, отстреливаясь, начали разбегаться, но спасения нигде не было. Кругом было открытое пространство.

Звенящая тишина. Перед колыбой и дальше валялись разбросанные тела, по тропинке вниз заполошно мчались с пустыми седлами кони.

Из жилья вышел с дымящимся «дегтярем» в руках смуглый лейтенант, за ним капитан и несколько автоматчиков; с флангов появилось еще два отделения бойцов с малиновыми погонами.

Они оцепили поле боя, капитан с лейтенантом прошли внутрь и осмотрели убитых. Те были в самых разных позах: одни на спине, другие на боку или скрюченные. На побелевших лицах застыли отчаяние отчаянье и ужас. У раскинувшего руки сотника оба остановились.

— Поднимайся, мразь, — процедил капитан. — Быстро!

Тот встал на ноги, поднял руки.

— Швец, — обернулся назад лейтенант. — Уведи его.

Один из бойцов подошел, толкнул прикладом в спину, — пшел!

Лежащих рядом эсбиста с полицаем прошила пулеметная очередь, из ран еще текла кровь, их миновали. Кроме притворившегося мертвым главаря, обнаружили четверых раненых. Оказав помощь, тоже увели.

Затем офицеры вернулись к колыбе, приказав собрать оружие и документы. Там, присев на тесаное бревно у входа, вытянули ноги, закурили. Капитан был старшим оперуполномоченным областного управления НКВД, лейтенант командовал приданными для операции бойцами.

— Может, шлепнем того борова, что при погонах, капитан? — затянулся папиросой лейтенант. — Чую, матерый зверюга.

— Угадал, — пустил носом дым оперативник. — Мы за ним шестой месяц гоняемся. А знаешь, какой имеет псевдоним?

— Нет.

— Журавель.

— Почему так?

— Любит вешать людей на рычагах колодцев. Только шлепнуть никак нельзя. Много знает.

— Думаешь, расскажет?

— У нас да, можешь не сомневаться.

Из колыбы появился старый гуцул, несший в руках две глиняных чашки с кислым молоком — угостил офицеров. Пока они пили, подошел к сотнику, минуя часового, и пристально взглянул в глаза. Тот отвел свои в сторону.

Затем, вернувшись, рассказал о том, что случилось накануне. Лейтенант побледнел, а затем бросился к Журавлю, сбил кулаком с ног и начал охаживать по ребрам сапогами.

— Остынь, — оттащил его капитан, и старику, — веди нас. Вскоре из ближнего леса угрюмые бойцы принесли завернутое в плащ-палатку тело.

На следующее утро в областном управлении НКВД состоялся допрос сотника. Управление размещалось в здании, которое в период оккупации занимало гестапо.

В его подвальном этаже, в кабинете без окон за столом сидел следователь, в гражданском костюме и очках похожий на бухгалтера, он просматривал какие-то бумаги, напротив, на табурете — угрюмый сотник, а позади — белобрысый крепкий боец в гимнастерке без пояса.

— Значит так, Журавель, твои подельники уже все рассказали, — продемонстрировал следователь документы. — Но меня интересует твоя настоящая фамилия и автобиография.

— Я их забыл, — исподлобья взглянул на него бандеровец.

— Алкснис, напомни.

Боец обошел табурет и врезал кулаком Журавлю в челюсть — сотник кубарем покатился к двери. Алкснис направился к нему, сгреб за грудки, повторил и снова усадил на место.

— Ну, так как? — невозмутимо продолжил следователь.

Допрашиваемый выплюнул на пол зуб, утер окровавленный рот и прохрипел:

— Медведь Михаил Карпович, родился в девятьсот третьем в Тисменице Ивано-Франковской области, окончил торговую школу в Станиславе.

После чего замолчал.

Следователь взглянул на бойца — опять мелькнул кулак, оуновец рухнул на пол.

— Послушай меня, Медведь, — вздохнул следователь, когда Алкснис водрузил того на табурет. — Будешь запираться, он тебе яйца сапогом раздавит. Ну, так что дальше?

Далее арестант сообщил, что он член ОУН с 1933 года, в войну служил в спецбатальоне «Нахтигаль»[42] взводным, а теперь надрайонный проводник.

— Четы, боевки и схроны в районе? Быстро!

Проводник назвал. Допрос продолжался.

Спустя еще неделю на главной площади Ужгорода при большом стечении народа состоялась казнь захваченных бандитов. В центре стояла виселица, к которой подогнали две полуторки с ними и солдатами комендантского взвода.

Затем председатель военного трибунала громко зачитал приговор, на шеи осужденных накинули петли, в кузовах открыли задние борта. Урча моторами, грузовики медленно тронулись вперед, «гэрои», хрипя, засучили в воздухе ногами.

Глава 4

Война после Победы

Как и Краков, Львов от войны особо не пострадал. Во время наступления Красной Армии летом 44-го подпольная организация армии Крайовой подняла там вооруженное восстание.

Одновременно две советских танковых армии с десантом начали обходить город с