Шрифт:
Закладка:
– Трегубов, разуй глаза! Ты где вообще был? Петрович тебя ищет! А мы снова на завод.
Иван постучал и вошёл к Столбову. Пристав стоял и рассеяно смотрел в окно.
– А, Ваня, – повернулся он к вошедшему уряднику, – проходи, садись.
– По заводу ничего нового? – спросил Иван.
– Ничего, – вздохнул Илья Петрович, – никто не знает, куда делись эти злополучные винтовки. А я не могу понять: зачем их взяли? Это ключевой вопрос, но ничего не идёт в голову. Как там по делу Олениной? Есть новости?
– Пока тоже ничего. Вчера опросил только одного родственника, двоюродного брата. Ничего нового не узнал. Сегодня хочу опросить родственников покойного мужа Олениной, сестру и незаконнорожденного сына. Если у нас убийство, то они более вероятные подозреваемые, чем родная сестра и сын.
– Степень родства ничего не значит, – сказал Столбов, – убийцей может оказаться кто угодно. Продолжай заниматься Олениной, но не забывай и про завод. Будь в курсе дел там, пожалуйста.
Выйдя от пристава, Трегубов увидел Белошейкина и вспомнил про Гоголя. Он подошёл к писарю и спросил:
– Скажи, пожалуйста, нет ли у тебя почитать пьесы Гоголя «Ревизор»?
Против обыкновения, писарь прервался и внимательно посмотрел на Ивана.
– Появилась тяга к литературе? – спросил он. – Она оказывает на тебя положительное влияние.
– Кто – она? – не понял Трегубов.
– Твоя учительница.
– Какая ещё учительница? – вспыхнул Иван.
– Та, с фотокарточки. Да брось смущаться, Трегубов, уже все знают, у нас небольшой город, не столица, Антонов вчера вас видел.
– Так есть у тебя «Ревизор» или нет? – напряженно переспросил Иван.
– Есть, конечно, есть. С удовольствием принесу тебе почитать. Буду только рад, если здесь, помимо меня, появится ещё один образованный человек.
Василий Михайлович Борисов, внебрачный сын Оленина, жил в небольшом собственном доме в Заречье. Стук Трегубова в его дверь прервал глубокий сон, посредством которого у Василия должно было бы к полудню наступить состояние трезвости. Но, поскольку благотворный для здоровья, сон был прерван неожиданным появлением полицейского, этот высокий мужчина около сорока лет, со всклокоченной русой бородой, пребывал в плохом настроении. Его мутило, а голова несколько кружилась. Вследствие таких процессов он иногда терял концентрацию на теме своей беседы с Трегубовым.
– Так, чем Вы занимаетесь, Василий Михайлович? – спрашивал полицейский, оглядывая небогатую обстановку и безуспешно пытаясь определить, чего вокруг больше: старых самоваров или пустых бутылей.
– Сплю, – коротко ответил Василий.
– Нет, я имею ввиду не сейчас, а вообще, чем занимаетесь в жизни?
– В жизни? – переспросил Василий, обдумывая, что из его богатого жизненного опыта могло заинтересовать полицию.
– Чем зарабатываете на жизнь? – уточнил Трегубов.
– А, так бы и сказали, – сразу расслабился мужчина. – Так… Самовары чищу, чиню, продаю.
– И как успехи?
– Какие успехи? – Василий внимательно посмотрел на полицейского, пытаясь сквозь начинающуюся головную боль понять, что от него хотят.
– Хороший доход приносит?
– Доход? Да какой тут доход! Но на хлеб хватает, – ответил мужчина, тоже оглядев пустые бутылки вокруг.
– Вы знаете что Анна Андреевна умерла?
– Да, мне сказали, – подтвердил собеседник Трегубова.
– А знаете, что она Вам оставила часть наследства?
– Да что Вы говорите такое! – улыбка расползлась по лицу Василия. – И много?
– Это Вам скажет нотариус, я не уполномочен. Какие у Вас были отношения с покойной?
– С Анной Андреевной?
– Да, с ней.
– Не было у меня с ней никаких отношений, – пожал плечами Василий.
– А зачем Вы намедни приходили к ней?
– Я приходил?!
– Да, Вы.
Василий Андреевич глубоко задумался и почесал шею под бородой.
– Предполагаю, чтобы занять денег, – сказал он.
– И каков был результат?
– Результат? – не понял мужчина.
– Ну, дала она Вам взаймы или нет?
– Думаю, что нет, – после некоторого раздумья сказал Василий, – но точно сказать не могу.
– Почему?
– Плохо помню. Что-то с памятью у меня иногда бывает.
– Ясно, – вздохнул Трегубов. – А где были в ночь с воскресенья на понедельник помните?
– С воскресенья на понедельник? – глазки Василия напряженно забегали туда-сюда.
– Именно. С воскресенья на понедельник.
– Нет, не помню, – через минуту борьбы с собственной памятью сдался мужчина. – Так давно это уже было.
– Ну да, – тяжело вздохнул Иван, – почти целая неделя прошла.
– Вот, видите, – облегченно сказал Василий.
– Хорошо, последний вопрос.
– Давайте, слушаю.
– Почему Анна Андреевна включила в последнее завещание Павла Миронова?
– Павла Миронова? А кто это? – наморщил лоб Василий.
Вера Сергеевна Оленина, сухонькая дама лет тридцати пяти, снимала меблированные комнаты недалеко от центра города. Она молча открыла дверь Трегубову и, поджав нитки бледных губ, проводила его в гостиную.
– Присаживайтесь, молодой человек. Чаю? – спросила она, уставившись бесцветными глазами на урядника.
Тон заданного вопроса подразумевал только один вариант ответа:
– Нет, спасибо.
Трегубов оценивающе обвёл глазами комнату. Здесь тоже не чувствовалось достатка, но было очень опрятно, практически стерильно чисто, в отличие от дома Василия. В дальнем углу комнаты располагался иконостас из нескольких икон. На столе – перестиранная множество раз, но не имеющая видимых изъянов, скатерть.
– Чем обязана посещению? – спросила Вера Сергеевна.
– Вы, конечно, уже знаете, что Анна Андреевна умерла? – спросил Иван, усиленно стараясь не разглядывать огромную, практически соразмерную носу, поросшую черными волосами, бородавку, вольготно расположившуюся на щеке женщины.
– Естественно, – бесстрастно ответила Вера Сергеевна, усаживаясь за стол напротив урядника.
– Вы знаете, что она оставила Вам наследство?
– Да, – коротко ответила женщина, продолжая сверлить взглядом Ивана.
– А какие у Вас были отношения с покойной?
– С такими особами ни одна приличная и уважающая себя женщина не будет поддерживать никаких отношений, – холодно заявила Вера Сергеевна.
– С какими «с такими»? – уточнил Иван.
– С такими! Вы меня прекрасно поняли, молодой человек.
– Не очень, если быть честным, – сказал урядник. – Вы знаете Павла Миронова?
– Конечно. Это жиголо Анны Андреевны.
– Жиголо?
– Конечно. Это все знают: он её любовник, – напряженные губы хозяйки вытянулись в практически невидимую черту.
– Теперь понятно, почему она ему оставила деньги.
– Эта особа оставила деньги моего брата, своему любовнику?! – возмутилась Вера Сергеевна.
– Э – э… да Вы, я смотрю, не любили Анну Андреевну.
– Нет, не любила. Это грех так говорить, но я рада, что больше её не увижу.
– Скажите, где Вы были ночью с воскресенья на понедельник?
– Где может