Шрифт:
Закладка:
— Прошу ради твоего же блага: оставь в покое этот проклятый джип. В мире будет ещё немало несправедливостей, и всех их точно не исправить. Важнее сконцентрироваться на своих делах, самой жить по совести и справедливости, а с остальными… Да бог им судья! Как говорится, каждому воздастся по делам его. Ну или как там на самом деле написано, я уже не помню, но ты меня поняла. Всё равно цветам на этой клумбе было плохо — чересчур много окурков и прочей дряни с балконов кидают. Я вот тут с мамой уже обсуждал, но тебе пока не говорили. Мы хотим этим летом купить домик за городом, где-нибудь у реки. Будет у нас что-то типа дачи. И там уже можно будет высадить клумбу, какую только захочешь, и никто её не потревожит. Ну как тебе идея, а?
— Отличная, пап,— рассеянно кивнула Жанна.— Я тебя поняла, больше ничего не буду никуда писать, обещаю!
— Ну, вот и хорошо,— с облегчением вздохнул отец.— Ты у меня умница и всё понимаешь.
С тех пор черный «крузак» стал её проклятьем. Каждый раз, проходя мимо, она чувствовала возмущение и злость, без крайней надобности она никогда не выбирала эту дорогу. Только из-за кратчайшего пути в школу она ходила мимо этой машины, мечтая смыть её, словно присохшую грязь. Но после разговора с отцом она отчётливо понимала, на кого падёт подозрение, случись с машиной хоть что-нибудь, и не предпринимала никаких действий.
Однако её жизненные интересы стали постепенно меняться. Фальшь, уродство и несправедливость виделись Жанне практически во всём. Постепенно она покинула некоторые группы в соцсетях, отписалась от каналов на YouTube, стал сокращаться круг общения. Мало что писала или комментировала в общем чате класса в WhatsApp. Разговаривать с подружками стало неинтересно, её не волновали новые модели «айфона», модная музыка и стильные шмотки. Она стала более резкой, подозрительной и раздражительной, принялась серьёзно изучать анархизм, историю протестных движений и революционной деятельности. Среди приятелей появились подпольные мастера граффити, с которыми она бегала по вечерам с баллончиком, создавая провокационные надписи. Родителям говорила, что ходит по вечерам гулять с собакой, и это срабатывало, пока год назад, в конце девятого класса, она не попалась патрулю ППС, когда она писала оскорбительную надпись на заборе неподалеку от городской администрации.
Последствия были просто ужасны, её чуть было не выгнали из школы, не хотели брать в десятый класс. Только благодаря великолепному выступлению на математической олимпиаде и заступничеству Виктории Филипповны удалось избежать этого. За исключение активно высказывалась Галина Григорьевна, жена того самого полковника. До этого Жанна с ней особо не сталкивалась, так как в школе вела себя прилично и училась очень хорошо. Но тот день запомнила навсегда. Мать плакала и очень переживала, а отец впервые в жизни её сильно отругал. Она никогда не видела его таким, он выглядел по-настоящему испуганным, всегда такой веселый и спокойный, он стал совершенно другим человеком в этот день. Жанна пообещала родителям ни во что больше не в ввязываться, сосредоточиться на учёбе и саморазвитии.
Они помирились и вместо покупки дачи уехали в путешествие. Две недели в Турции, неделя в Греции и неделя в Италии помогли ей успокоиться и забыть о тревогах. Её бурной волной захлестнули море, солнце, пляж и первая любовь. Но когда она вернулась, под балконом, словно зловещий риф, торчал чёрный «Лэнд крузер», о который каждое утро разбивалось её хорошее настроение.
Этим утром, торопясь на первый урок, она пробежала мимо не глядя. Сегодня это была литература, и, в принципе, можно было не спешить. Елена Андреевна ни слова не скажет про опоздание, но Ивова не могла себе такого позволить. Пока учительница вдохновенно рассказывала о символизме поэзии Бальмонта и Брюсова, Жанна втихаря читала на телефоне мемуары Маргарет Тэтчер. Её всегда восхищали сильные женщины, но до этого времени она увлекалась в основном историческими романами, посвящёнными разным великим королевам и императрицам, а теперь впервые дорвалась до мемуаров почти современного политического деятеля. Книга очень захватила. Хотя консервативные взгляды и строгая христианская мораль «Железной леди» были ей не очень близки, но изложенные в первых главах переживания, стремления и мечты были похожи на её собственные.
Класс вяло реагировал на поэтические проблемы. Конечно, не было такой распущенности, как на классном часе, но и напрягаться на уроке Лайки никто не собирался. Тем более что урок был первым, и большинство учеников ещё толком не проснулось, привыкнув к поздним подъёмам на долгих летних каникулах. Елену Андреевну это раздражало. Влюблённая, как и все учителя, в свой предмет, она хотела получить отдачу, обратную связь от учеников, узнать, как они понимают символистов Серебряного века. Она любила читать стихи вслух, её красивый голос набирал в эти моменты особую силу и без микрофона был слышен даже за дверью кабинета, так что Гидра даже пару раз делала замечания, если оказывалась рядом. Часть учеников любила такие моменты и слушала с удовольствием, но вот вступать в дискуссию всё равно никто не спешил. Елена всё сильнее злилась, глядя, как учащиеся просто отсиживают положенные минуты, пропуская большую часть её монолога мимо ушей и слегка оживляясь только при чтении стихов. Уроки с прозой выходили получше, в ней был какой-никакой сюжет, а стихи детей трогали мало. Лайка не выдержала и решила расшевелить класс на последних пятнадцати минутах урока. Она заметила, что даже отличница Жанна с улыбкой что-то листает в телефоне, и обрушила свой гнев на неё:
— Ивова, оторвись, пожалуйста, от мемасиков в телефоне и расскажи нам о происхождении символизма!
Жанна вздрогнула от неожиданности и тут же вскочила с места, поспешно прикрыв смартфон тетрадкой. Секунд десять она испуганно моргала, приходя в себя после неожиданного обращения, а затем уверенно заговорила:
— Символизм как направление искусства появился во Франции в конце девятнадцатого века, но в каком точно году, не помню; кажется, в восьмидесятых. Это был такой переходный вариант неофициального искусства между декадентством и будущим модернизмом. Как бы развитие декадентства, можно сказать. Там целый
