Мюнхен в сопровождении трех человек охраны из числа замковой стражи, и возницы на прочной телеге для баронского наследства. Новый длинный плащ из добротной синей шерсти, подбитый беличьим мехом, с серебряными застежками; в цвет к нему шаперон с золотой булавкой в виде пары крылышек; совсем не ношеные сапоги, стоимостью в дневную выручку преуспевающего купца, — одним словом, только слепой не догадался бы, что перед ним важная птица.

— Погоди-ка, что это за белые веревочки свисают у тебя из-под шаперона? Азирафель, ты в самом деле носил этот дурацкий чепец?!

— Его тогда все носили...

— Ничего подобного: я не носил! Показаться где-нибудь в белом чепчике с завязками под подбородком?! Да я скорее сделаюсь лысым!

— Кажется, эта забавная вещица берегла головные уборы от грязных волос. Мытье головы тогда было непростым делом, если помнишь.

— Да-а, до горячего душа оставалось еще шесть сотен лет...

Никаких прошений относительно погоды Азирафель Наверх не подавал: с ней просто повезло. Дни стояли прохладные и ясные, седло было мягкое и удобное, а мул, как и обещал смотритель королевских конюшен, вел себя смирно, и осторожно ступал по каменистой дороге. И хотя Азирафель предпочитал равнины, теплый климат и пышную растительность, то есть что-нибудь похожее на Эдемский сад, он не мог не восхищаться снежными шапками гор, подпирающими синее небо, зелеными долинами с голубыми лентами рек, золотыми и медными вспышками в кронах буков, тронутых дыханием осени.

Впрочем, в конце четвертого дня пути, когда вдали уже показались шпили Вестена, альпийские хребты натянули поверх белых шапок серые капюшоны туч — таких плотных и низких, что дорога к замку почти скрылась в них.

— Ровно на небо подымаемся, — проворчал старшина стражников, сопровождающих господина библиотекаря.

— О, нет, в Небеса поднимаются совсем не так, — усмехнулся Азирафель. — И на пути туда совершенно точно не пахнет жильем. Чувствуете?

Действительно, между привычных запахов влажной шерсти плащей, конского пота и еловой хвои потянуло дымом и аппетитным ароматом жареного мяса. Замок выпрыгнул из тумана внезапно, как лесной разбойник, что, впрочем, отвечало репутации его владельцев.

Высокие ворота, усаженные железными шипами, были наглухо закрыты. За ними раздавались невнятные крики: там то ли дрались, то ли плясали.

Старшина громко постучал в ворота рукоятью меча.

Несколько минут спустя на стене возле ворот показалась человеческая фигура, едва различимая в тумане и сумерках.

— Чего надо?

— Милейший, сообщите, пожалуйста, владельцу этого замечательного поместья, что прибыл смотритель королевской библиотеки... — попросил Азирафель.

Фигура не сдвинулась с места.

— С ними попроще надо, господин Вайскопф, — заметил стражник. — И покороче.

— Эй ты, рыло! — рявкнул он. — Вали к хозяину и скажи, что приехал посланец короля!

— Не ори, обделаешься, — лениво донеслось со стены. — Ждите, доложу.

Вскоре за воротами послышался металлический лязг, и створки медленно отворились, обнаружив за собой двух человек — здоровенного детину с факелом и невзрачного коротышку в котте едва не до пят. На тощем животе котту перехватывал широкий ремень, на котором висело кольцо с десятком ключей. Они лучше всяких слов указывали на статус плюгавца. За его спиной простирался обширный замковый двор, где тут и там горели костры.

— Добро пожаловать во владения славных рыцарей Швангау! — зачастил кастелян. — Посланцу его величества, всемилостивейшего короля Людвига завсегда рады! Милости просим, милости просим!

Он отошел в сторону, давая дорогу всадникам и продолжая тараторить. Из его болтовни удалось узнать, что в замке по случаю удачной охоты устроен великий пир, и гостей созвано столько, сколько не случается и на Фюссенской ярмарке, «а уж она-то в наших местах самая людная».

Доказательством пышного пиршества служили несколько кабаньих туш, целиком жарящихся на вертелах над кострами.

— А как бы мне самого хозяина увидеть, сударь кастелян? — поинтересовался Азирафель, спешиваясь и ища взглядом, кому поручить своего уставшего мула. Догадливый ключник ухватил за шиворот какого-то мальчишку, крутившегося возле ближайшего костра, и велел позаботиться о муле «господина посланца», а также и о лошадях охраны. Сам же повел гостя длинным полутемным коридором и вывел в гулкий, ярко освещенный зал.

На первый взгляд здесь творилась настоящая оргия, разве что участники были одеты потеплее и обходились без куртизанок. Азирафель охнул, оглушенный множеством громких голосов, визгливой музыкой, лязгом металлической посуды и собачьим лаем. От чада факелов и дыхания разгоряченных тел в зале стояла влажная жаркая духота, как в бане. За тремя рядами столов пили, ели, вопили, стараясь перекричать друг друга, около сотни человек. У дальней стены, на возвышении, за столом под самой богатой скатертью сидел, очевидно, сам Швангау с почетными гостями — и занимался тем же, что и остальные, внося хозяйский вклад в общий гвалт. Между столами бродило несколько шпильманов, играя на волынках и ребеках.

Азирафель остановился в растерянности, не представляя, как пробраться к владельцу замка сквозь все это столпотворение.

— Вы обождите чуток, мой господин, я побегу доложусь, — предложил кастелян и рыбкой нырнул в море голов, плеч и снующих туда-сюда слуг с пустыми и полными блюдами в руках. Вернулся он очень быстро и, почтительно поклонившись, доложил: — Их светлость велели провести вас прямиком к наследству, чтоб, значит, познакомились... А они сами чуть погодя вас навестят. Откушать с дороги желаете ли?

— Благодарю, я не голоден, но мои сопровождающие наверняка не откажутся от ужина.

— И о них позаботимся, а как же... Прошу за мной, мой господин.

В коридоре на них налетел взъерошенный малый в засаленной стеганке:

— Там это... еще приехали. Говорят, монахи. Ехали в Фюссен, сбились с дороги... Просятся на ночлег. Пускать?

— У нас не постоялый двор. Го... — тут стриженой головы в сером чепце коснулось некое теплое дуновение, и слово, начавшееся с «го», вместо «ни» обрело совсем иное завершение: — ...споди Боже мой, пускать, пускать разумеется! В такую непогоду нельзя без крыши