явно был не в духе со хмельного сна, но в его ауре не ощущалось гнева. Зато были там другие чувства, попытавшись прочесть которые, Карн неожиданно обнаружил, что царь давно погибшей империи, полубог, ставший богом, ощущает грусть от того, что ему придется расстаться с этими людьми. Разумеется, не со всеми, на притенов ему было плевать. Но раньше Карн искренне полагал, что Мидас асентиментален.

– Да есть странное желание рожу твою в последний раз узреть, – хрипло пророкотал Олав, тот самый воин, которого Мидас оставил командовать нордманами. – Неведомы мне решения твои, но знай – для нас ты навсегда останешься тем, кто объединил наш народ и привел нас к запретным берегам.

Аксель и Эйвинд, стоявшие за спиной Олава, согласно загомонили. Остальные члены Круга, кроме Асвейг, погибли. Вообще, минувшей ночью погибло на удивление много нордманских командиров, но Олав уже назначил собственных десятников и сотников. И собрал себе новый Круг. Нордманы не имели привычки зря тратить время на размышления и переживания. Как говорится – король умер, да здравствует новый король.

Мидас пожал предплечья своим бойцам и они молча ушли. В этот момент к Карну подошел Коннстантин вместе с Огмиосом и Бедой. Парень уже знал, что король всех притенов ведет своих воинов к Перту, чтобы мобилизовать местную дружину и дать опор захватчикам. Огмиос, его верный экзактатор, готов был следовать за своим вождем хоть в преисподнюю.

– Мне жаль, что в этой войне со мной не будет столь великого воина, – проговорил Луг, принявший человеческий облик. И только глаза – ярко-зеленые глаза с черными вкраплениями – выдавали в нем сущность иного порядка. – Но теперь, когда я знаю, кто ты, мне понятно, что у тебя иной путь. И твоя война важнее, я вижу это. Быть может, еще свидимся.

Карн не ответил и лишь пожал протянутое предплечье. Затем его руку сжали стальные пальцы Огмиоса, воин ничего сказал, лишь коротко кивнул и ушел вслед за королем. Настал черед прощаться с Бедой. На лице бога-странника, как обычно, играла невыносимая улыбка.

Они прощались недолго. Кернунн поведал ему, что отправляется на север, где в свете рассказанного Лейвом о рунических камнях хочет проверить какую-то теорию. Карн спросил, почему он не следует за братом, на что бог покачал головой и ответил: «Все эти битвы, которым тут суждено свершиться в скором времени, они не мои».

Как парень узнал спустя много лет, Кернунн соврал ему или, если точнее, не сказал всей правды. Он действительно отправлялся на север, и действительно был намерен провести научные изыскания на основании сведений, полученных от Лейва. Но цель его была в том, чтобы найти оружие древних, подобное тому, что Карн уничтожил на Оркадах. И ему это удалось, вот только было уже поздно.

Ансгар тоже уходил на север. Но не бежал от войны, напротив – он шел в Инвернесс, чтобы вступить в дружину местного короля и двинуться к Абердину, куда к тому моменту поступят первые приказы Коннстантина. Из Абердина они, скорее всего, пойдут на юг, прочесывая побережье до самого Арброта.

Что касается Сироны, то у девушки было пророчество старой Аластрионы, ее давно почившей бабки, которая едва не стала фламиникой, королевой друидов. До сих пор пророчество не подводило ее, она трижды посетила Оркады и встретила свет в землях притенов. Тем светом был Карн, которого Олан назвал Беленом, что значит «светлый, сияющий». Сирона полюбила его, но парень навеки принадлежал другой, и теперь пророчество гласило, что она должна унести свое разбитое сердце далеко на юг. Как это не удивительно, но Лейв захотел разделить с ней это путешествие.

– Я не могу вернуться к нордманам после всего этого, – проговорил рунический шаман, протягивая руку Мидасу, которого упорно продолжал называть Аудуном. – Я слишком многое узнал, и еще больше понял. Возможно, я вернусь. Не знаю.

– Ничего, парень, – Мидас пожал ему предплечье и по-отечески хлопнул по плечу. В глазах древнего бога мелькнула тоска, ведь этот молодой эриль прошел с ним через ад и столько для него сделал. Парень и дальше бы следовал за своим конунгом, но не смел перечить воле Всеотца.

Шаман вздрогнул, услышав за спиной глухие рыдания. Он обернулся – Сирона плакала на плече у Карна, не обняв, а буквально вцепившись в него. Он и сам был готов разреветься, ибо представлял свой путь иначе.

– Кто знает, может еще встретимся, – посулил Мидас, неловко пожав плечами. Он уже разжал пальцы, но шаман не ослаблял хватку на его предплечье, точно раздумывал – что сделает конунг, если попытаться обнять его. Затем все же отпустил, так и не решившись поддаться эмоциональному порыву. Мидас понял его намерения и смущенно улыбнулся, глубоко в душе пожалев, что парень смог сдержаться.

Гуннар ушел раньше, он поджидал Мидаса в брохе, ибо не имел особого желания прощаться с остальными. Беловолосый улыбнулся и покачал головой, когда Мидас, с кряхтеньем выбравшись из груды тряпья, посмотрел на него заспанными глазами.

– Не скажу, что во всем поддерживаю тебя, но мотивы твои благородны, – сказал он, протягивая руку. Фригийский царь сухо пожал ее, еще не совсем отойдя ото сна и не в полной мере осознавая происходящее. – Теперь я точно знаю, зачем оказался здесь. И я сделал все, что от меня требовалось. Например – в очередной раз наплевал на нейтралитет.

Мидас поскреб оголенный живот и поежился.

– Ты чего хочешь то, а? – хрипло пробасил он. – Оплаты за свои услуги? – он по смотрел на Гуннара жестким оценивающим взглядом, но потом его медовые глаза смягчились и он улыбнулся. – Благодарю, что прошел со мной этот путь. Но скажи хоть настоящее имя.

– У своего божественного дружка спроси, – хмыкнул беловолосый, развернулся и зашаг по ступеням вниз, прочь из броха и из этого мира

Под «божественным дружком» Гуннар явно подразумевал Регина. Бог мщения решил остаться с нордманами под началом Олава и, продолжая скрывать свою истинную суть, намеревался, как он сам сказал, «поплотнее утрамбовать Вальхаллу новыми рекрутами».

– Так а беловолосого как зовут? На самом деле? – спохватился Мидас, уже пожав Регину предплечье.

– Да хер его знает, – ответил тот через плечо. Он двинулся на северо-восток, где на берегу за городом встали лагерем нордманы. – Сказал только, что одна стервозная, но милая на личико девка с титулом как-то прозвала его «Ривским».

Мидасу это ни о чем не