тем, что сам Франсуа Лебре будет шить платья семинаристу-секретарю. При всем своем интересе к светским делам, священник не был достаточно в них погружен, ограничиваясь больше политическими перипетиями. Между тем, имя Розы Бертен знали все модники высшего света. Это имя было на устах у дворян, и митрополит, общаясь с аристократией, не раз слышал про распутную девку. Как же? Она обшивала саму французскую королеву Марию-Антуанетту, больше года назад, как казненную.

Что же касается Франсуа Лебре, то он частью проходимец. Сделал себе имя, всем рассказывая, что это именно он подавал большинство идей для нарядов французской королевы, а не знаменитая Бертен. В России французу поверили, тем более, что он был поистине отличным портным. Вот только, более всего, у Лебре выходили именно мужские платья, а не женские. И услугами Франсуа Лебре пользуются самые, что ни на есть, аристократы, чтобы только чуточку прислониться к французской моде и величайшей модистке Розе Бертен.

*……………*……………*

Петербург

11 января 1795 года

Из дома Куракина я сбегал. Ощущение золотой клетки, а мне и нужно было чуточку посидеть вне общества, смириться с существующем положением дел, что-нибудь уже написать, сплагиатить из будущего, или же по физике-математике трактат подготовить. Но не мог долго находиться в четырех стенах.

Я и так писал, меняя перо за пером, постоянно требуя у дворецкого Ивана чернил и бумагу. На той основе знаний, которая досталась мне от бывшего хозяина тела, да приправить это частичкой знаний из будущего… Это же имя! Академия наук!

Вот скажите на кого проще наезжать: на Сперанского, который отличный исполнитель, много работает, но даже проглатывает оскорбления, или на знаменитого пиита, математика, физика, академика, богатого промышленника? Ответ очевидный. Чем более медийная фигура, да еще и при больших возможностях, что сулят большие деньги, тем больше этот человек защищен от опалы.

Безусловно, я понимаю, что сметут и такого, но в подобном варианте развития событий, я все равно останусь тем, кто будет влиять на будущее России. Предприятия отжимать тут не так, чтобы принято, потому буду не просто просиживать штаны где-нибудь в Перми, а работать и создавать новое, что станет двигать прогресс. И тогда не настолько будет важно даже решение государя, если только тот не захочет меня арестовать. А вот тут нужно вести себя так, чтобы все знали, кто является главным патриотом России.

А еще в этой России сильно оглядываются на мнение Европы. Если мной, как… ну, физиком, будут восхищаться во Франции, Пруссии, Англии, то даже самодержец будет выискивать во мне только лишь положительные качества. Только бы Наполеон не хвалил. Такая похвала в иной реальности сильно подкосила Великого Чиновника Сперанского. Но я сработаю на опережение и стану главным противником Наполеона, правда только после того, как Павел… того… Ну, если только мое мнение кого-то будет интересовать.

Я говорил про свое почти идеальное терпение? А вы были на примерках у дотошного француза, который чуть ли не стал замерять то, что в Средние века засовывали в гульфик? Три часа длилась работа портного со мной. Потом… еще четыре.

Поэтому, когда настало время вернуться в Главную семинарию, я не тратил ни единой минуты. При том одел свою старую одежду, хотя один наряд от француза был уже готов. Зная обстановку в учебном заведении, я не хотел шокировать ни учащихся, ни своих коллег новыми одеждами. Да таким дорогим костюмом я бы смутил и самого ректора, если только застал его на месте. Нет, не хочу я, будучи префектом, заниматься всей бумажной волокитой за ректора, при том почти что на общественных началах.

«НЕ ХОЧУ!» — мысленно потребовал я, задвигая протест от части своего сознания.

Вдруг пришло чувство неловкости, брезгливости от непорядка. Сперанский только-только привел в систему всю документацию семинарии, он и работал дальше потому, что не мог допустить прежнего беспорядка. А я требую больше не делать того, что никак не поможет в дальнейшем. Не буду я работать в семинарии, так и Бог с ней и с ее документацией. Ладно бы, митрополит был в курсе событий, так нет же, ректор приписал себе все заслуги в делопроизводстве в семинарии.

«ЛОХ — ЭТО НЕ ПО-НАШЕМУ!» — мощный импульс кругами отправился во все закоулки сознания.

Что сказать про семинарию? Критиковать учебное заведение? Говорить о том, что коридоры слишком узкие, или что кабинеты маленькие, с давящими стенами? Не стоит — это не основное, что может характеризовать уровень образования. Тот Сперанский, который после нашего некоторого выяснения отношений в едином сознании, замолчал, соизволил послать волну знаний о других учреждениях образования. Нормально тут все, оказывается, даже очень. Ну а само образование дается честно, или почти честно.

Семинария, на самом деле, это не только подготовка будущих священников. Тут учились и для того, чтобы получить достойное светское образование. Не хватало в России учебных заведений. Один Московский университет не справлялся к количеством соискателей образования.

Что же касается того, чему учили в семинарии, то, как это ни странно, кроме богословия, семинаристам давалась вполне глубоко математика, история, даже философия. При этом изучались и французские вольнодумцы. Конечно, Вольтер, Руссо, Монтескье учились, пол лозунгом «знай врагов в лицо», но учились же.

— … Таким образом, Вольтер мог использовать достижения Дидро… — читал я лекцию по философии.

Я доверился себе же, не выдумывая ничего лишнего, только озвучивал выверенную лекцию на тему, которая звучала в этих стенах в тысячный раз. На минуточку… В семинарии изучают Вольтера и других просвещенцев-извращенцев. Я в шоке. Ладно в университете, но в семинарии… Даже Сперанский рассказывал про Вольтера с толикой симпатии, скрыть которую не получалось.

— От чего мы учим безбожника? — перебил меня… Серафим.

— В просвещении есть суть. Мы должны понять, почему он безбожник, обличить