Шрифт:
Закладка:
Вряд ли бойня заняла много времени. Когда все было кончено, Джованни-Баттиста, хотя все еще кипел, тем не менее прекрасно помнил правила игры, по которым следовало завершить ритуал мести. Все еще держа в руке кровавый кинжал, он повернулся спиной к залитой кровью комнате и обратился к группке перепуганных женщин: «Все – спать!»50 «И мы пошли спать», – пояснила Диаманте впоследствии51. Что им еще оставалось делать? Как позже сказала Силея:
Тогда мы ушли и разошлись по кроватям. Вскоре господин, Стефано и паж вышли из спальни госпожи; они заперли дверь комнаты, где лежали оба трупа. И когда мужчины были в проходной, где спали все мы, синьор Джованни-Баттиста повернулся ко мне и малышке, своей дочери, лежавшей в кроватке, и, сжимая в руке весь покрытый кровью обнаженный кинжал, сказал: «Если бы я увидел, что эта малышка не похожа на меня в точности, как я это вижу сию секунду, я убил бы и ее»52.
Геометрия саспенса
По мере того как ярость Джованни-Баттисты начала утихать, он стал готовить замок и деревню к принятию убийства. Для него было решающим, чтобы о преступлении стало известно с его слов, а не с чьих-либо чужих. Первый шаг уже был позади, дверь была заперта, комната опечатана такой, как ее оставили. Следующий шаг предполагал ограничение сплетен. Соответственно, он приказал служанкам молчать и не покидать замка, чтобы жители деревни ничего не узнали53. Затем он удалился в свою комнату54.
На следующее утро, во вторник 27 июля, Джованни-Баттиста предпринимает еще более дерзкую попытку сокрыть свою тайну от мира. Он отправляет слугу Джакобо к Лорето, селянину средних лет и massaro (деревенскому старосте) Кретоне. Дело было ранним утром; Лорето еще не вставал. По приказу хозяина Джакобо спросил, кто сторожил деревенские ворота. Лорето этого не знал. «Не выходите за околицу деревни, поскольку синьор Джованни-Баттиста не желает этого», – сказал слуга55. Затем он приказал не отпирать ворот. Находясь взаперти с утра до вечера в летний день, крестьяне обменивались тревожными слухами. Тем временем господин послал всадника, приглашая срочно приехать брата Виттории Лудовико. Сложно сказать, как много сообщил ему посланник, но этого было достаточно, чтобы тот поспешил приехать уже на следующее утро. В действиях Джованни-Баттисты можно проследить некую логику традиционной культуры. По его приказу вокруг трупов его жены и брата был возведен тройной барьер. Запирается дверь – и вот уже роковая комната скрывает их от замка, огораживая от осквернения, любопытных глаз и траурных церемоний. Стены самого замка образуют второе кольцо, замкнувшееся, чтобы хранить тайну от чужаков и защититься от сношений с деревенскими, а значит, и их расспросов. Третьим кольцом были крепостные стены поселения, отрезавшие селян от их полей и внешнего мира. Таким образом, и замковая прислуга, и жители Кретоне были изолированы изнутри и снаружи. Они образовывали два напряженных концентрических круга вокруг тел убитых, замерев в ожидании ясности и действий. Три поставленных Джованни-Баттистой барьера привели всех затронутых лиц в почти мистическое состояние тревоги, предчувствия беды и ожидания. Работа замерла. Время почти остановилось. Кретоне сверху донизу, от господина до прислуги и держателей наделов, застыл в глубочайшей неопределенности. Две смерти, этот чудовищный факт требовал большой эмоциональной и ритуальной обработки. Их надо было переварить и на уровне индивидуального сознания, и на уровне сообщества. Но кто-то должен был прорваться сквозь кольцевые заграждения, чтобы привести этот механизм в действие. Словно весь Кретоне затаил дыхание в ожидании приезда Лудовико – для кого-то даже неосознанном. Подобно сказочному принцу, лишь он мог пересечь зачарованные преграды и освободить заточенную в замке любовь. Но на этот раз в чарах не было волшебства, принцесса умерла, и, как мы увидим, нежные чувства, о которых пойдет здесь речь, после пробуждения от заколдованного сна должны были быть утонченными, осторожными и пронизанными более темными страстями.
Однако замок не погрузился в полное безмолвие. В его стенах обитатели усердно переваривали и оценивали события ночи. Один селянин, волей случая оказавшийся внутри замка, слышал рассказ о происшедшем. Крестьянин Чекко провел ночь понедельника в сводчатой комнате на нижнем этаже, оправляясь от приступа болотной лихорадки. Проснувшись, он обнаружил в замке большой переполох: «…кто-то сновал вверх по лестнице, кто-то вниз». Спросив Доменико, из‐за чего эта суета, он узнал об убийствах. Чекко также говорил с Джакобо, который пересказал ему слова Джованни-Баттисты: «Скажи, что теперь они лежат вместе. Сколько добра сделал я брату, и вот как он меня предал!»56 Слова эти зловещи и вместе с тем, благодаря очевидному двойному параллелизму, идеально соответствуют присущему дискурсу чести чувству соблюденной меры. Обратим внимание на скрытую в этой фразе ироническую инверсию и намеренное сближение смыслов: «…тела лежали в объятиях сладострастия, а теперь по всей справедливости они лежат в объятиях смерти; я однажды сделал Трояно добро, что было сначала предано его изменой, а потом оплачено той заслуженной смертью, которой я его подверг». Нравоучительная максима, предложенная господином, была подхвачена сплетниками и обеспечила обитателям замка готовую трактовку происшедшего. Джованни-Баттиста откровенничал не только с Джакобо. Утром во вторник он полностью раскрыл Силее устройство западни для влюбленных57. Столь непринужденное обсуждение крайне деликатного дела свидетельствует об устоявшихся среди господ эпохи Возрождения доверительных отношениях с их слугами58.
Хотя в стенах замка кое-какие откровения и допускались, его обитатели, насколько мы можем судить, до последнего хранили тайну от окружавших замок селян. «Никто не рассказывал об этой комнате», – скажет суду Диаманте59. У нас нет причин сомневаться в ее словах; massaro Лорето, хотя и бывал в замке, так и не проник за завесу молчания60. А ранним утром в среду Силея появилась на пороге дома селянки по имени Катерина с малюткой Эленой на руках и явно мечтая облегчить душу – но сдержалась. Она лишь изрекла, подобно оракулу: «Ох уж эта синьора
