властей все необходимое и с их же помощью уехать на родину, кочевали по побежденной стране, жители которой еще совсем недавно жестоко их угнетали (а многие по вине этого государства, узаконившего массовые убийства, к тому же лишились всех своих родных и близких). Но большинство освобожденных узников, изможденные и бездомные, оставались в новых или старых лагерях и апатично ждали решения своей участи. Еще двенадцать с половиной миллионов немцев, изгнанных из бывших восточных областей рейха, шли большими или малыми группами по Германии, чаще по совершенно незнакомым местам, где им недвусмысленно давали понять, что они тут никому не нужны. Однако они все же должны были найти место, где смогут обосноваться.

Ответственность за всех этих людей со дня капитуляции формально легла на военную администрацию четырех оккупационных зон. Сорок миллионов человек, по тем или иным причинам оторванных от своих корней, – беженцев, дезертиров, бездомных, потерявших все, лишившихся средств к существованию, – вынужденное переселение немыслимого масштаба! Конечно, не все эти толпы людей на самом деле были в движении. Большинство из них, как раз наоборот, застряли в лагерях, которые лишь мучительно медленно, с большими задержками, освобождались от своих обитателей. Одних нужно было как можно скорее отправить по домам, других для начала хотя бы временно где-нибудь расселить. А кормить нужно было всех – логистическая задача космических масштабов, которая далеко не всегда решалась успешно. Количество немецких военнопленных, подлежавших предварительному заключению, после капитуляции было настолько велико, что союзники не нашли иного выхода, как разместить около миллиона человек под открытым небом за колючей проволокой в так называемых прирейнских лагерях, которые официально назывались «временными изоляторами для военнопленных». Только к концу июня большинство из этих 23 лагерей оборудовали туалетами, крытыми кухнями и бараками для больных. Последний из этих лагерей расформировали в сентябре 1945 года, когда бóльшая часть заключенных была допрошена и отпущена или переведена в другие лагеря.

Набитые битком лагеря, в которых солдаты спали на голой земле, терпели зной и холод, производили жуткое, шокирующее впечатление, олицетворяли людскую массу, до уровня которой нацистский режим и война низвели общество. Жившим по ту сторону заборов из колючей проволоки приходилось ненамного легче. Те, кто, имея крышу над головой, отваживался пуститься в путешествие, видел толпы людей на улицах, на перронах и в залах ожидания. Журналистка Урсула фон Кардорфф в сентябре 1945 года так описала увиденное ею на вокзале в городе Халле: «Жуткое зрелище. Груды развалин, между которыми бродят существа не от мира сего. Возвращающиеся домой солдаты в рваных зимних мундирах, покрытые гнойными ранами, с самодельными костылями… Живые трупы».[49]

Сорок пять процентов всего жилья было разрушено. В городах миллионы бездомных людей отчаянно искали хотя бы временное прибежище, ночевали в домиках на пригородных садоводческих участках, в переполненных квартирах родственников, в бункерах или на уличных скамейках, которые еще не успели пустить на дрова. Многие спали прямо на тротуаре, иногда на ступеньках крытой лестницы в подвал, под мостом или среди развалин, рискуя быть раздавленными рухнувшими остатками здания. Еще более реальным был риск стать жертвой грабежа или насилия. Количество только зарегистрированных грабежей выросло на 800 процентов. На самом деле их было еще больше, просто многие не обращались в полицию, полностью утратив доверие к правоохранительным органам.

Военнопленные за колючей проволокой. Во время наступления союзных войск миллионы немецких солдат попали в плен. На фотографии изображен один из «лагерей на Рейнском лугу» вблизи Ремагена в апреле 1945 года

Многие люди устраивались в подземных коммуникациях. В Кёльне британские солдаты обнаружили группу из шестидесяти человек, которые образовали коммуну под землей. Похитив в подвале одного из универмагов большое количество продуктов, они обеспечили себя питанием на несколько месяцев, а излишки активно продавали на черном рынке. В Мюнхене такие же предприимчивые горожане приспособили для комфортного проживания подвал разбомбленного отеля «Регина». Спали они в расположенных вокруг бывшего бассейна ванных комнатах с кушетками и шезлонгами, покрытыми белыми простынями, на завтрак собирались в бельевой комнате и ели то, что им удалось раздобыть накануне. В подвале каким-то чудом уцелел водопровод; работали даже душевые кабины.[50]

Другим приходилось довольствоваться менее комфортабельным жильем. Особой популярностью, несмотря на свою дурную славу, пользовались вокзалы. С их завсегдатаями приходилось делить спальные места на полу даже самым зажиточным пассажирам, потому что поездов часто было не дождаться по несколько дней.

Все постоянно куда-то шли – в том числе и для того, чтобы узнать новости. Ввиду отсутствия почты и телефона связи поддерживались при помощи ног. В тревожном хаосе первых послевоенных месяцев новости были жизненной необходимостью. Кто остался в живых, кто пропал без вести, где и что можно получить – пусть даже всего лишь полезную информацию – все это люди могли узнать, только если не сидели сложа руки. Положение было неясным, снабжение прервано. Поэтому каждому хотелось оставить хоть какую-то весточку, подать родным и близким знак, что он жив. Уезжая или перебираясь на новое место жительства, люди писали на двери свой новый адрес, например: «Ганс Зиберт живет в Веддинге, Зольднерштрассе, 98, в семье Винцеров». Все жаждали полезных советов и новостей, ходили по знакомым и друзьям послушать других и поделиться информацией. Чтобы раздобыть что-нибудь на черном рынке, тоже иногда приходилось отправляться на другой конец города, преодолевая немыслимые расстояния.

На кадрах берлинской кинохроники лета 1945 года люди бегают взад-вперед, как потревоженные муравьи: русские и американские солдаты, немецкие полицейские, подростки, целые семьи, спешащие куда-то со всем своим скарбом на ручных тележках, оборванные бывшие военнопленные, инвалиды на костылях, господа в элегантных костюмах, велосипедисты в белых сорочках и с галстуком, женщины с пустыми рюкзаками, женщины с полными рюкзаками – во всяком случае, гораздо больше женщин, чем мужчин. Одни движутся целеустремленно, другие бесцельно бродят по городу, ищут общения, остро нуждаясь в еде или крыше над головой. В жизни одних, судя по всему, мало что изменилось в бытовом плане, другие растерянно бродят по городу в поисках пристанища. Социальные контрасты разительны: пока одни люди под открытым небом, прямо на тротуаре принимают скудную пищу, приготовленную на маленьком импровизированном костре, другие уже через месяц после окончания войны попивают послеобеденный чай на террасе кафе на Курфюрстендамм, глядя на прохожих, прогуливающихся по бульвару, как в старые добрые времена. Уже ходят первые трамваи, продираются сквозь густую толпу черные лимузины, военные джипы и запряженные лошадьми повозки. Толкучка – самая благоприятная среда для торговли из-под полы. Многим это неприятно. Одни чувствуют себя как рыба в воде, другие испытывают отвращение от столь тесных контактов. «Добро пожаловать на дезинсекцию ночью в Вустерхаузен», – пел Булли