Только когда металлическая решетка, скрипнув, закрылась за служащими похоронного бюро, Олайсола отвернулся от Сестеро и направился к могиле. Было больно смотреть на этого человека с зонтиком, бредущего по кладбищу. Комиссар был раздавлен. Об этом говорили его слезящиеся глаза и опущенные плечи.

Ане Сестеро вздохнула. Влажный воздух освежил легкие, но не разум. Она чувствовала себя неловко, но должна была это сделать. Накинув капюшон дождевика, она вышла из-под крыши склепа.

— Прими мои соболезнования, — прошептала она, подойдя к комиссару.

Олайсола промолчал. Он не отрывал взгляда от надгробия. Там было выбито имя Наталии Эчано и две даты — день ее рождения и день ее смерти. Никаких эпитафий или излишеств. Просто еще одна среди сотен могил, что выстроились в уединении кладбища. Смерть делает всех равными.

— Она была выдающейся личностью. Все, что случалось в Гернике, озвучивалось ею. Она никогда не боялась обличать коррупционеров, невзирая на их должности и влияние. — Слова комиссара звучали как прощальная речь.

Сестеро медленно кивнула. Олайсола пытается вести собственное расследование? Обличитель коррупционеров… Это слишком большой список подозреваемых. Как долго можно вынашивать месть? Недели? Месяцы? Годы?

От одной мысли об этом закружилась голова.

— Что же ты меня не допросишь, чего ждешь? — Олайсола повернулся к ней. Дождь смешивался на его лице со слезами.

Сестеро прикусила пирсинг в языке зубами — привычка, когда сдают нервы. Она надеялась получить информацию о комиссаре в неформальной обстановке и ни при каких обстоятельствах не подвергать его серьезному допросу.

— Давай, чего же ты тянешь? Я хочу покончить с этим немедленно, — поторапливал ее Олайсола.

Сестеро огляделась. Их окружали десятки каменных крестов и фигуры святых, плачущих под пасмурным небом.

— Возможно, это не лучшее место, — начала она, бросив взгляд на свежую могилу.

Комиссар развел руками и изобразил удивление.

— А по-моему, лучше не придумаешь. Здесь нам никто не помешает и не подслушает.

Кивнув, Сестеро потянулась в карман за блокнотом, но передумала из-за дождя. Придется положиться на память.

— Хорошо. У меня не так много вопросов. Где вы были, когда было совершено преступление?

— На ты.

— Прошу прощения?

— Я же просил обращаться ко мне на «ты».

Сестеро вздохнула. В свое время ей пришлось переучиваться, чтобы обращаться к подозреваемым на «вы».

— Где ты был?

— На рыбалке. Один, на собственной лодке. Не лучшее алиби, знаю, но на причале я встретил Нестора, соседа из Мундаки, который может подтвердить время отплытия. Когда я вернулся, на причале был мужчина. Я не знаю, как его зовут, он только недавно начал швартовать свою лодку рядом с моей. Можно поговорить с ним.

— И сколько ты провел на рыбалке?

— Часа три.

Комиссар отвечал, не задумываясь. У него было достаточно времени, чтобы подготовиться. Но в любом случае трех часов достаточно, чтобы где-то оставить лодку, совершить убийство и вернуться. Море не дает алиби.

— Почему Наталия тебя бросила?

Этот вопрос задел гордость комиссара, и он отвернулся, прежде чем дать ответ.

— Я же говорил, что это обоюдное решение.

Секундная заминка — но Сестеро ее заметила.

— Всегда кто-то является инициатором.

Поджав губы, Олайсола посмотрел на нее свысока. Он не привык к тому, что кто-то требует от него ответы.

— Это случилось четыре месяца назад… Вокруг начались пересуды. Герника — чертова деревня. Наши отношения стали достоянием общественности. «Слыхал? Та, с радио, с начальником полиции…». Это было невыносимо. Наталия сказала, что больше не хочет причинять боль матери. Я предложил нам обоим уйти из семьи… Она не рискнула сделать этот шаг, и мы расстались.

Сестеро глубоко вздохнула. За обоюдным решением на самом деле скрывался уход Наталии.

— А твоя жена? Как она пережила все это?

Комиссар провел тыльной стороной ладони по одной из многочисленных роз, которые усыпали могилу, и покачал головой.

— Никак. Ей было все равно. Между нами давно все кончено. Мы жили вместе под одной крышей, как давние друзья, — и все. Она живет своей работой, а я своей.

— Но вы живете вместе?

— Вместе, но мы не близки. У нее свои любовники. Ну если останется время после работы.

— Где она работает?

— Она адвокат. Очень успешный… Громкие дела.

— Ты же понимаешь, что мне придется с ней поговорить, — предупредила Сестеро.

Олайсола поморщился, но выбора у него не было. Он прекрасно знал процедуру.

— Наталия когда-либо рассказывала тебе об угрозах? Она чувствовала себя в опасности?

— Маловероятно, что кто-то вроде Наталии никогда не получал угроз, но, скорее всего, ей было на них плевать. Она никогда мне ничего такого не говорила. У вас есть какие-то зацепки?

Сестеро отрицательно покачала головой. Нельзя делиться деталями расследования с подозреваемым, пусть даже комиссаром. У нее было еще столько вопросов. Какой была Наталия? Какие у нее были отношения с коллегами? Как она… Но утомлять расспросами Олайсолу казалось неправильным. Не перед могилой убитой. Ведь это место все еще переполнено скорбью. Ленты траурных венков — от лучшей подруги, от кузенов, от торговцев с рынка… Цветов было так много, что они почти полностью покрывали могилу. Розы, хризантемы, гвоздики… И тут у нее перехватило дыхание.

— Боже… Он был здесь.

Правой рукой она указала на один из букетов. Это не очередной букет. Он не защищен целлофаном, и он без ленточки с прощальными словами. Ничего подобного.

Это был букет тюльпанов. Красных — как тот, что сжимала в руках Наталия, когда поезд оборвал ее жизнь.