послушайте, она постукивает с разными интервалами. Интересно, что это? Как оно называется, не знаете? Как заключенные, черт, забыл... Она не больная, часом?

— Говорит, больная, — сказала Ангелина Пименовна.

— И сколько ей времени?

— Лет за восемьдесят.

Виталий что-то прикинул в уме и вдруг залился громким, насильственным хохотом, точно хотел подключить к своей какой-то шутке множество людей:

— Послушайте, скорей всего, у старухи наступила аберрация памяти, понимаете? Это медицинское явление, когда прошлое всплывает в памяти ярче и достовернее, чем даже события вчерашнего дня. Я где-то недавно читал об этом... Небось старая большевичка! Небось стучит «вихри враждебные веют над нами»!.. Прошла через царские тюрьмы!.. А? Га-га! Как полагаете? Старуха впала в свое революционное детство!

Ангелина Пименовна всегда была человеком, который за себя не мог постоять ни на йоту, но если обижали другого, еще более беззащитного, она не могла молчать.

— Не смейте смеяться над этим, — стукнула она кулачком по столу.

Виталий вмиг сделался иронически-серьезен.

— Над чем — над этим? Вы словно о чем-то неприличном говорите. Позвольте, над чем? — нависал он над ней.

— Не смейте смеяться над старым человеком.

— А-а...

Они помолчали.

— Наверное, старушка из бывших, — уже дружелюбнее сказала Ангелина Пименовна. — Мне почему-то так кажется.

— А мы с вами из каких?

— Не знаю, как вы, а я — из никаких, — грустно сказала она.

— Вам хуже, — отрывисто согласился Виталий.

Жестокий человек, думала Ангелина Пименовна, но жаль его. У нее хоть есть с кем поговорить, родные, музыка, книги... Сколько раз при жизни меняла работу, атмосферу, людей, сколько умерло собак, все были шпицы, включая съеденного в блокаду Кассия, все умерли на ее руках, последняя Мэри на той квартире не сумела разродиться. Сколько сношено одежды, последняя шуба, в которой застала ее старость, натуральная, козловая, дочкина, не хочется пуговицу пришить, воротник подправить, и костюм, скорее всего, последний, в нем она ходит к врачам, в нем, наверное, и в гроб положат. Силы тают, пространство сужается, за границей его осталась жизнь. И этот жалкий Виталий, и жалкий, упорный стук, от которого разрывается душа.

Через день Виталий появился у Ангелины Пименовны. Вид у него был тревожно-радостный, окрыленный. Едва кивнув, он прошагал мимо нее в комнату, плюхнулся на стул и, когда она вошла за ним, торжествующе помахал над головой какой-то бумажкой.

— Еще не стучала? — одновременно осведомился он.

— О, господи! — сказала Ангелина Пименовна, вложив в голос как можно больше иронии. — Что это вы привязались к бедной старушке?

— Скажу вам больше, — подмигнул ей Виталий, — услышав этот, можно сказать, вещий стук, я просто голову потерял.

— Скажите на милость, — удивилась Ангелина Пименовна, ничуть не удивляясь, она привыкла к причудам Виталия.

— Помчался к одному знакомому старичку, убеленному... прошлым... Когда-то он, правда недолго, был деникинцем, — разъяснял Виталий. — Старичок в тюрьмах не сидел, как-то бог миловал, но азбуку перестукивания знает. Все очень просто: алфавит делится на пять рядов по вертикали и по шесть — по горизонтали. Исключительно просто и доступно, я уже опробовал. Хотите, простучу что-нибудь?

— Увольте, — проронила Ангелина Пименовна. — Однако скажите, что это вы так оживились, прямо не узнаю вас. Точно цель жизни обрели.

— Раскрыть тайну интересного человека — разве не достойная цель для интеллектуала, вроде меня? — объяснил Виталий.

— Какая там тайна, — возразила Ангелина Пименовна, которую задело, что не ее тайны раскрывает Виталий и что, следовательно, она не слишком интересный человек.

— Тайна, говорю вам! Сигналы почище марсианских. Достойно нашей фантасмагорической действительности. SOS из соседней коммунальной камеры. Вот где сюжет для наших писак. Однако когда же она начнет стучать?..

— Честное слово, все мужчины — дети, — пожала плечами Ангелина Пименовна.

Время тянулось медленно. Разговор не клеился. Виталий не находил себе места, прислушиваясь к шорохам за стеной. Он нервно прихлебывал чай, потом ходил по комнате, раскрывая журналы, лежащие на столе, и зачитывал вслух какие-то строки, над которыми надрывно хохотал, потом вышел покурить — и тут Ангелина Пименовна позвала его в комнату.

— Хоть мне и не хочется принимать в этом участие, — сказала она при этом.

— Ч-ш-ш!

Из комнаты Игнатовой донесся отчетливый, прерывистый, исполненный какой-то осмысленной силы стук. Виталий сел под стенкой на корточки, положил перед собою таблицу и принялся чертить какие-то цифры на обложке журнала, который Ангелина Пименовна не решилась у него отобрать, чтобы не мешать.

Она сходила в магазин за чаем и булочками, а когда вернулась, Виталий, наморщив лоб, разбирал написанное им.

— ...вам свойственна историческая и политическая близорукость... ваше знамя скроено из розовой материи утопистов... за большевиками большинство, то есть число... истину не подтверждают числом со многими нулями на конце... остановитесь... услышьте нас... Стало быть, она никакая не большевичка, — азартно заключил Виталий. — Сейчас простучу ей: кто вы? К какой политической партии принадлежите?

И он, прижавшись щекой к стене, держа одной рукой перед глазами таблицу, черенком столового ножа простучал свой вопрос.

За стеной, казалось, затаили дыхание. И вдруг град ударов посыпался на стену. Виталий заскользил глазами по таблице, но сразу сбился со счета, стук казался беспорядочным, безостановочным, как прорвавшееся рыдание. Стучали чем-то звонким, вроде пустой железной банки, колотили в стену неистово, точно пытались добыть оттуда воздух, которого не хватало. Даже Виталий побледнел.

Внезапно стук прекратился. Послышался скрип железной кровати. Ангелина Пименовна словно сквозь стену видела, представляя себе, как старуха, изнемогая от потрясения, доползла до своего старого ложа и рухнула в него.

Виталий и Ангелина Пименовна переглянулись, оба с испуганным видом.

— Уйдите, — тихо сказала Ангелина Пименовна, и Виталий подчинился.

...Наутро Ангелина Пименовна столкнулась с соседкой на кухне. Вид у старухи был изможденный, но торжествующий. Игнатова улыбнулась Ангелине Пименовне. Та вжалась в стену, пропуская старуху в прихожую. И весь этот день, с небольшими перерывами, соседка стучала.

— Ну и как? — осведомился у Ангелины Пименовны Виталий, появляясь вечером на пороге их квартиры.

— Я сейчас занята, — сухо ответила Ангелина Пименовна, загородив собою вход.

Игнатова стучала и на следующий день, и еще два дня колотила она в стену. На четвертый день стук прекратился, и Ангелина Пименовна, у которой разыгралась головная боль, не сразу это заметила.

Спустя несколько часов Ангелина Пименовна осторожно поскреблась в ее дверь. Раздался скрип