Несколько автобусных остановок, и Анна уже стояла на мосту перед водоёмом, где ветер теребил водную гладь, а недалеко от бетонного берега, что был недалеко от моста, плескались белые утки. Какое-то время Анна следила за ними, перемешивая в руке зёрнышки граната, а когда они потемнели, она стала сыпать их по одному. Каждое зёрнышко с тихим бульканьем пряталось в воду и тут же всплывало. Быстро скучковавшись, утки принялись за угощение. И пока они ели, оперение их темнело. В конце осталась лишь пара зёрен, но утки не обратили на них внимания, они закрякали друг на друга и набросились в бессильной ярости. Клевались в шею, в ноги, крылья, расклёвывали брюшко, сдирали перья, а затем плоть, и несколько минут спустя одна единственная самая большая утка доклевала корм и пала замертво.

Анна смотрела на это не отводя взгляда. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Затем она спустилась по лестнице, пересекла дорожку, огибающую водоём, и подошла к рыбаку, что сидел на газоне, под деревом перед самой водой. Пока его удочка была закинута в воду, он болтал ногами и разговаривал с любимой по телефону. Он уговаривал её приехать, а женский голосок всё отнекивался. Разговор оборвался, когда мужчина обратил внимание на Анну, как она спокойно стоит, держась рукой за растущий рядом клён, и просто дышит, после чего, без тени смущения, сбрасывает с себя всю одежду. Мужчина уже не обращал внимания на женский писк из телефонной трубки, лёгким нажатием отключив вызов и, улыбаясь, любовался Анной.

Последовали ненавязчивые комплименты голосом вкрадчивым, уверенным и соблазнительным, чуть низким, чуть бархатистым. Анна смотрела в его большие, выразительные глаза, в каких бывает хочется утонуть и навсегда влюбиться — ах этот прелестный взгляд с его правильными чертами лица, кустистыми бровями и мужественным, волевым подбородком! Мужчина поднялся, когда Анна подошла к нему, взяла его нежно за руки и впилась в губы. И он ответил на поцелуй, а когда их языки сплелись, вдруг начал вырваться, ему не понравился вкус ледяной плоти, но и поделать он уже ничего не мог. Тёмные линии вен разлились по телу и сковали его. Слюнные железы Анны впрыскивали жидкую тьму — она заполняла рот насекомыми, щекочущими язык, нёбо и дёсны своими тонкими, мохнатыми, перебегающими лапками, они залезали в глотку и спускались по пищеводу, чтобы вонзить свои ядовитые жала…

Анна отпрянула, уложила своего соблазнителя на землю и шагнула в воду, оставляя мужчину наедине с его конвульсиями. Холод обволок ступни, и в один миг вся кожа стала гусиной.

С каждым шагом вода поднималась всё выше и выше, и пока Анна шла, её ступни собрали десятки осколков и теперь кровоточили. Ходить по битому стеклу всегда больно, но полное погружение стоит того. Вода теперь плескалась у самого подбородка. Анна опустилась под воду и нащупала на илистом дне приличный кусок разбитой бутылки и тут же всплыла. Соски затвердели, уподобившись камню, и кожа стала совсем грубой. Каково это ощущать в своих жилах навсегда остывшую кровь, мёртвую и холодную? Одинокий отголосок мысли в неживом теле. Рука, сжимавшая осколок, теперь тоже истекала кровью, но и этого было мало. Анна начала себя резать, сначала вены на руках, а затем длинными полосами по бёдрам, животу и горлу, тёмная кровь сочилась из ран и мешалась с водой. Вот теперь всё. Анна расслаблено улеглась на спину и тонула. Над её головой сомкнулись тёмные воды, в них она увидела всё, что успела сотворить в эту ночь.

Квадратный зал, завешанный и зарисованный иконами на стенах, панихидные столы, священник, размахивающий дымящим кадилом, верующие в подобострастной молитве распятому господу и песнь о самоотречении, победе над смертью, и огромный, серебряный чан с водой, святость которой помутнела, когда Анна плеснула в неё немного жидкого счастья…

Так она прошла несколько церквей, мечетей, школ и политических штабов. Скоро, совсем скоро, все они проснутся и протрезвеют.

Он будет доволен…

* * *

Артём протер лицо ладонями, нервно почесал голову обеими руками, словно пёс, отряхивающий своих блох, а затем приложился ладонями к шее, помассировал её и начал крутить головой, пыхтя и сжимая губы, пока разглядывал внутренний дворик мэрии, где, собственно, и находился зал собраний. Газон во дворе крестом рассекали дорожки, выложенные брусчаткой, а в центре стоял красивый фонтан из белого мрамора. Вода брызгала из чаши, в середине которой была миниатюрная модель земли, а вокруг порхали младенцы-ангелы. Ну ничего так, живенько!

Азалия вдруг обратилась к серому небу тревожным взглядом, поморщилась, а затем вопрошающе взглянула на Артёма. Он ничего не ответил, но взгляд его обещал решить любую проблему, даже если эта проблема сдерживающий энергетический купол над всей Бугульмой. Он знал, уловил это, пока они сюда добирались.

Дверь из красного дерева наконец-то открылась, и на пороге показался обрюзглый тип лет пятидесяти, с чёрными, разворошенными словно воронье гнездо и поблёскивающими своей сальностью волосами. Его одежда была измята, брюки, слабо затянутые ремнём, грозили опуститься и явить зелёные труселя, на которых сквозь раскрытую ширинку виднелись белые символы доллара, а в дополнение ко всему прочему из расстёгнутой шёлковой рубашки отвис пивной животик. Мужчина обливался потом и дышал, тяжело, сипло и часто, словно курильщик после долгой пробежки. Он стал быстро застёгиваться, облизал ладонь, попытался пригладить волосы, но они упрямо не желали подчиняться, затвердевшие от солёного конского пота, поэтому мужчина лишь нервно улыбнулся и оставил своё воронье гнездо в покое, и только после этого протянул лапу.

— Руслан Ибрагимович? Здрасьте! — Сказал Артём, проигнорировав рукопожатие.

— Здравствуй, Артём! Рад тебя видеть! Ты как всегда пунктуален. Даже слишком пунктуален! Где же твоя аристократическая небрежность? Нам, большим шишкам, немного расхлябанности не повредит… — Со сдавленным смешком сказал мэр и перевел взгляд на Азалию. — А это у нас?

— Моя помощница. Азалия. Я подумал и решил взять её, чтобы дать шанс познакомиться с нужными людьми, в нашем мире без этого никак.

— Ну что ж, Азалия, будем знакомы, у Вас прекрасное имя! — Он протянул к ней руки, но один её взгляд остановил этот порыв, и мэр ограничился широкой улыбкой. — Ну ладно вам, не стойте, проходите. Девочки на кухню, а мальчики в заале побеседуют! — Сказал он голосом душевнобольного и указал гостям на дверь.

Они вошли и тут же содрогнулись, когда мэр приложил ладони к их спинам, как бы приобнимая и подталкивая внутрь.

Их встретило округлое, светлое помещение, шикарные панорамные обои изображали морские