пакетами, словно в них были статуэтки Оскаров. После обряда освящения Бурж-Халифа в Дубае в 2010 году – торжества, которое сопровождалось фейерверком из десяти тысяч ракет, театрализованного звукового и лазерного шоу, церемонии ввода зданий в эксплуатацию вынуждены не отставать. И вот, вечером после инаугурации «Осколка» гости имели счастье также наблюдать лазерное шоу (а все прочие – его онлайн-трансляцию в интернете): ослепительные лучи, низвергающиеся с верхушки здания на городские достопримечательности вроде Тауэрского моста или «Лондонского глаза». Звуковое сопровождение? «Фанфары для простого человека» Аарона Копленда. Никакой иронии в том не было. В лондонских зрелищах правда иногда менее реальна, чем вымысел.

Самое удивительное в «Осколке» – не то, что он на самом деле из себя представляет, а то, что должен представлять. Эта башня, воплощение множества метафор, может быть всем, что только будет вам угодно – в зависимости от вашего положения в обществе. Для лондонских капиталистов, ориентированных на экономический рост, вроде бывшего мэра Бориса Джонсона, ее открытие пришлось на непростое время, когда многие настаивали на более масштабном регулировании городских финансов. Спустя неделю после торжества скандал с фальсификацией лондонских межбанковских ставок в Канэри-Уорф, всего в нескольких милях отсюда, потопил финансовый агломерат «Барклейс». «Осколок» же, напротив, был немудреным символом слепого экономического оптимизма и потому был достоин всякого прославления. Роб Лайонс, заместитель редактора веб-сайта Spiked, высказался, к примеру, так: «Мне нравится думать, что он говорит: „Да пошли вы!“ всем тем, кто желает, чтобы мы успокоились на том немногом, что у нас есть».

По признанию в «Твиттере» Анджелы Брэди, в то время президента руководящего органа архитектурного сообщества Королевского института британских архитекторов, «Осколок» «доказал действенность и мощь движка GT Architecture ‹…› Нам нужна качественная архитектура, чтобы оживить нашу культуру и наше устремление в будущее». Иные, правда, сравнивали ее пирамидальную форму с формой здания Министерства правды из антиутопии Оруэлла «1984». «Почти такое же по высоте», – сообщала лондонская «Ивнинг стандард»[20]. Для активистов движения «Гринпис», мерявших его стены с расчетом растянуть на них баннер с очередным протестом, это был попросту очень большой билборд, приспособление для еще одной пропагандистской акции, подходящей для нового твита. «Гардиан» назвал небоскреб «прекрасной метафорой того, каким ужасным образом изменилась столица»: теперь это город апартаментов стоимостью пятьдесят миллионов фунтов, повисших ради удовольствия управляющего хедж-фонда в облаках, к которым и мы по случаю можем получить доступ: «башня для одного процента»[21].

Одни видят в небоскребе волнующий символ Лондона как исключительного мирового города, другие – эмблему империи зла, капитализма. В одном этом здании отражается состояние всего мира. «Осколок», напоминает ли он настоящий осколок, парус или шпиль, является метафорой-оборотнем всего, что вы только пожелаете.

Хипстерский урбанизм

Вернемся на уровень проезжей части и прогуляемся мимо терок для сыра и корнишонов – полчаса к северу от Сити, в направлении кольцевой развязки на Олд-стрит. Там перед нашим взором предстанет одно очень странное здание. На мгновение я даже затрудняюсь подобрать нужные слова. Как вам: гигантская многоэтажка из стекла и стали в форме двух пересекающихся сферических сегментов, наподобие разделенных надвое и вдавленных в общее основание ягодиц?

Развязка на Олд-стрит на очарование не претендует. Это мрачноватый участок, который риелторы дипломатично называют «неприкрашенным». В последние годы развязка служит адскими воротами в самые модные районы Лондона – Хокстон и Шордич. На жутковатых склонах местности стараются закрепиться сотни инновационных компаний, привлеченных сюда относительно невысокой арендой (когда-то так и было) и тем неопределенным качеством, которое сегодня так ценится – «городским гулом», исходящим от местных баров, художественных галерей и клубов. Район прозвали «Силиконовой развязкой», или «Техно-сити», хотя обычно он выглядит совсем не футуристично. Пассажиры спешат в свои офисы – прижатые к стеклам жужжащего транспорта лица, резкий ветер и непролазная грязь. Нет никого, кто хоть мгновение бы помедлил. Вечером их сменяют сотни спешащих в те самые фешенебельные бары. В час закрытия обе соперничающие кебаб-забегаловки всё еще под завязку полны. Когда-то это был мой район – пока его неприкрашенность не стала слишком дорогóй. Если не брать в расчет хипстеров, это самый обыкновенный клочок в центре города – мешанина из людей, зданий и занятий. Всё и повсюду словно расставлено слепым шимпанзе: есть за всем этим какой-то смысл, но уразуметь его по внешности трудно. Эдвардианское социальное жилье примыкает к кварталу контор с пижонским голубым зеркальным стеклом восьмидесятых, которые жмутся в свою очередь к корпусу 1960-х годов постройки, а далее терраса викторианской эпохи с букмейкерскими конторами и кафе; далее – вентиляционные шахты лежащей где-то у меня под ногами станции метро, по обычаю покрытые граффити в манере Бэнкси.

Сама развязка была построена в 1960-е годы в качестве крошечного звена автомобильной, обычной для той поры, утопии – кольцевой дороги вокруг центра Лондона. В духе типичного для этого города хаотичного индивидуализма построено было лишь несколько отдельных фрагментов дороги, и сегодня водители, которых стало гораздо больше, чем можно было себе представить тогда, ползут по развязке со скоростью 12 миль в час (если еще повезет). Для развлечения водителей и возвели гигантские рекламные щиты, соблазняющие их мобильными телефонами, кремами для лица, приборами для навигации и обещаниями счастья: «Ты не застрял в дороге! – заливается один из них. Трафик – это ты. Просто будь свободным».

Гигантские пивные животы тоже не остаются без внимания пассажиров. С этой самой целью они, видимо, и спроектированы; однако во всеобщем городском хаосе эффект от принципиальной новизны исполинского жестяного здания, сделанного в виде двух пересекающихся полусфер, несколько теряется. Оно кажется нормальным; еще один кричащий объект в этом пейзаже из множества кричащих объектов в расчете на то, чтобы перехватить наше внимание. Называется это здание, вмещающее «роскошные апартаменты» (если верить плакатам) – «Безье». Рекламные щиты на основании объекта с двухмерной копией его уникальной архитектуры усеяны изображениями вдохновляющих сцен, которые могут стать реальностью, если вы оставите свой застрявший автомобиль и поставите свою подпись на пунктирной линии: пара рук за приготовлением аппетитного блюда, какого-нибудь бесплотного суши; стайка рубашек, наглаженных до хруста; умиротворяющий шестичасовой бокал мартини.

Сегодняшние мечтатели переосмысливают развязку на Олд-стрит как «точку роста» – место, обреченное лондонскими мэрами на забвение со стороны государства, потерпевшее неудачу в общественных предприятиях вроде кольцевой дороги и переданное для усовершенствования частному сектору. Олд-стрит упрямо сопротивлялась «усовершенствованию» на протяжении всего экономического подъема в конце 1990-х и 2000-х, но когда среднегодовой рост цен на недвижимость в Лондоне составил 25 %, спекулятивные девелоперы взялись за дело серьезно. Исполненная бьющего через край оптимизма,