говорила по-французски, на языке петербургских салонов, и знала, как следует вести себя в обществе знатных дам. Поэтому встреча с Аделаид нисколько ее не страшила. «Даже в такой огромной стране, как Россия, — размышляла она, — женщины участвуют в революционной борьбе. И они же, если надо, работают в поле, как простые крестьянки. Почему бы и здесь им не принять более активное участие в борьбе за существование? Почему бы не рассказать Аделаид о страданиях поселенцев, чтобы она знала об их жизни не только по рассказам чиновников?»

Ольга опасалась одного — что Аделаид не захочет вмешиваться в конфликт и откажется встречаться с женами «бунтовщиков». Однако опасения оказались напрасными. Баронесса охотно согласилась принять у себя жительниц колонии.

Аделаид оказалась хрупкой, вполне приветливой женщиной. Ольга знала, что она воспитывалась в очень религиозной семье, где скромность считается главным достоинством женщины. На ней было длинное темное платье. Шею украшало жемчужное ожерелье. Волосы, заплетенные в косу, были уложены венцом вокруг головы.

«Уважаемая баронесса, — обратилась Ольга к Аделаид по-французски, — мы от всего сердца благодарны вам за то, что вы согласились принять нас, местных женщин. Я позволю себе высказать предположение, что вы уже немного ознакомились с условиями жизни в Палестине и узнали, насколько тяжела жизнь поселенцев».

При звуках французской речи выражение лица баронессы стало еще приветливее. Выходит, жительницы этого маленького земледельческого поселения образованны и культурны. Она кивнула, соглашаясь, и окинула группку женщин испытующим взглядом. По ее лицу невозможно было догадаться о ее чувствах.

«Помощь, оказываемая поселенцам семьей Ротшильд, — это как воздух, которым мы дышим, — продолжала Ольга. — Без поддержки со стороны барона и без его советников мы не смогли бы превратить виноградарство в источник существования».

«Нельзя бунтовать против того, кто оказывает помощь, и восстанавливать народ против его посланцев», — тихим голосом прервала ее баронесса.

Ольга в ответ вынула из кармана длинной юбки копию письма, написанного разгневанным бароном жителям Ришон-ле-Циона, и прочитала его вслух целиком. «Из этого письма видно, — сказала она по-французски, — что у господина барона и у поселенцев — одна цель. Различие состоит лишь в том, что господин барон предоставляет финансовую поддержку, необходимую для ее достижения, в то время как мы посвящаем ей свою жизнь, будущее, все, что у нас есть». Произнося последнюю фразу, Ольга плавным жестом указала на сопровождавших ее женщин. И стала рассказывать баронессе историю каждой из них. Чтобы Аделаид могла поближе познакомиться с ее подругами, Ольга задавала им вопросы, касающиеся различных сторон их жизни. Вскоре она убедилась в правильности своего поведения. Лед был сломан, и между жительницами поселения и знатной парижанкой завязалась теплая, дружеская беседа. Под конец встречи Ольга попросила Аделаид уговорить барона перевести Осовицкого в другое место. Баронесса обещала сделать все возможное. И исполнила свое обещание.

Так спустя неполных два месяца после приезда в Палестину Ольга одержала свою первую победу: барон не только не лишил колонию поддержки, но даже удалил Осовицкого из Ришон-ле-Циона.

Глава десятая

Жена и мать

Первый урожай в колонии созрел на винограднике Лейба Ханкина.

Вечерело. Пурпурное солнце медленно клонилось к закату. Вдалеке виднелась зеленая полоска садов и покачивались на ветру высокие пальмы. Большой верблюд, нагруженный двумя огромными корзинами с темными ягодами, медленно и важно двигался среди песков. За ним следовала большая группа мужчин, женщин и детей. Была среди них и Ольга. Иногда взгляд ее по привычке обращался в сторону моря. Но впервые, глядя на него, она не ощущала прежней тоски. До сих пор каждый взгляд в сторону моря напоминал ей о покинутой России и о Федорове. Теперь же образ Сергея в памяти потускнел, потерял отчетливость, словно картинка из давно прочитанной книги.

Дул теплый ветер. В лучах закатного солнца вереница телег подъезжала к дому Ханкиных. Иеѓошуа подошел к Ольге и начал рассказывать ей, как в библейские времена принято было давить виноград.

Ольге внезапно вспомнилось описание иудейских полей в любимой книге ее детства — романе Авраама Many «Любовь к Сиону». Когда она впервые прочла этот роман, ей было лет десять. Пейзажи Иудеи с ягнятами на голых холмах, роскошные виноградные кисти с сочными ягодами — все это всплыло в ее памяти при взгляде на верблюда, горделиво шагавшего под грузом корзин с виноградом. При виде девушек в белых одеждах, водящих хороводы, она остро ощутила атмосферу книги, описывающей жизнь народа на своей земле. На девушках были длинные юбки с ослепительно белыми передниками и безукоризненно выглаженные белые рубахи. На мгновение девушки показались ей дочерьми колена Вениаминова, вышедшими плясать на винограднике. Ольга словно перенеслась в эпоху судей и пророков — во времена, когда еврейский народ пришел на землю, текущую молоком и медом, и Господь благословил его изобилием плодов земных.

Иеѓошуа Ханкин продолжал говорить — взволнованно, воодушевленно. Длинными волосами и бледным вдохновенным лицом он напоминал российского народника. Юноша стоял к Ольге совсем близко, и иногда его кудри касались ее плеча. Эти прикосновения пробуждали в ней новое, незнакомое чувство — влечение, смешанное с любопытством. Ольга почти не слышала его объяснений, потому что в душе у нее шла внутренняя борьба.

Летний ветер, песни на иврите и веселые пляски заглушили тоску Ольги по России. Впервые она почувствовала принадлежность к этой земле и ее обитателям. До сих пор ее жизнь в Палестине представлялась ей временной, и она смотрела на все вокруг лишь глазами гостя. Сейчас радость колонистов захватила ее, и ей страстно захотелось быть одной из них.

Тем временем маленькая группа уже входила во двор дома Ханкина, находившегося на склоне холма, недалеко от здания администрации. В красноватых лучах заходящего солнца силуэты людей, лошадей и повозок напоминали причудливые зыбкие тени.

Мужчины высыпали виноград в огромную бочку. Лейб позвал своего младшего сына Танхума, прочитал благодарственную молитву и объяснил юноше, как нужно давить ступнями виноградные гроздья. Тот сначала застеснялся, но потом преодолел смущение и принялся за дело. Вскоре струйки темно-багрового сока начали стекать из бочки в специально для этого прорытый узенький канальчик. Столпившиеся вокруг поселенцы молились, поглядывая на юношу как на чудо.

Танхум трудился без устали, энергично погружая ступни в фиолетово-шелковистую виноградную массу. Потом женщины обнесли всех бокалами с темно-красным сладким соком. Лейб Ханкин произнес полагающееся благословение и небольшую проповедь. Он говорил о великой мечте и жизненных трудностях, о долге продолжать начатое и о необходимости вести самостоятельное существование. Слова его взволновали поселенцев. После торжественной части колонисты выпили «за здоровье», от души чокаясь друг с