да и Мелентович сумел бы показать, на что способен его «сбор богородицы» — деревенщина, когда речь идет о войне с Острожскими. Но если гетман хочет, чтоб остался только полковник Нечипор с сечевой конницей, — тем лучше, на то его гетманская воля.

Червем зашевелилась армия, получив приказ повернуть к укрепленному замку. Старшины один за другим оставляли гетмана и терялись в истоптанном снежном поле среди своих людей.

Только сечевики пана Нечипора слезали с седел, преувеличенно громко кашляя, а сам полковник отдал своего коня казаку и исчез среди спешенных бойцов.

8

Под Острополем Вишневецкий остановил свое войско. Какой-то есаул из милиции старого князя горячо ратовал за немедленную атаку на лагерь Косинского, находящийся где-то поблизости, за холмом.

— Если мы так безрассудно нападем ночью, пан есаул, то матка наших ушей не помилует… — недоброжелательно возразил Вишневецкий.

— Да там за лугом, вельможный пан, одни лишь бездельники этого Косинского, — огрызнулся обиженный есаул.

— Бездельники?! О, пан есаул, то совсем не бездельники и не сброд, а сечевики подполковника Нечипора с Низу, коль правильно сообщение лазутчика пана Тульского. А от сечевиков этих, если не дождемся утра, мы с вами едва ли ноги унесем…

И, подумав, Вишневецкий распорядился:

— Вам, пан есаул, с милицией идти в обход в направлении на Чуднов. И не вздумайте нападать, — все испортите. Ударите только после того, Как услышите бой под Острополем. Вы, пан Тульский, пойдете в лоб сечевикам, а я со своими черкассцами зайду слева, из-за леса. Начну я, но будьте готовы каждую минуту. У меня только три сотни отборных казаков, остальных беру больше для виду. Помните, пан Тульский, — Нечипор тяжел на руку, я знаю этого полковника..

— Знаю его и я, пан Александр, — невольно вздохнул Ян Тульский, потягиваясь так, словно его кто огрел по спине.

Вишневецкий лукаво улыбнулся. Есаул исчез куда- то в поисках своей милиции.

— Итак, на рассвете, господа! — крикнул Вишневецкий и помчался влево от Острополя.

Если бы это было утром, когда яркий отблеск подмерзшего с полночи снега запорошен инеем, если бы это было в тот час, когда зимнее солнце боязливо выкатывается на застывший от мороза зенит и молочным светом освещает степные дали, если б в такую пору полковник Нечипор взглянул с кургана на Острополь, на поемные луга и на леса вокруг, он посмеялся бы от души над войском Вишневецкого.

Но он не видел его. От леса отделилось подвижное пятно и, как стая уток над днепровскими камышами, изгибаясь, то редело на буграх, то густело в балках. От Острополя отделилась вторая такая же стая, и она разлилась вниз, на луга, лежавшие под глубоким снегом. Третью часть, которая должна была пойти в обход на Чуднов, будто всосал зимний лес, и люди исчезли в нем, как муравьи.

В степи за Острополем Вишневецкий приказал жечь фальшивые костры, чтоб усыпить бдительность дозорных из лагеря Косинского.

Остропольский лес опоясывал долину, взбирался на взгорье и с небольшими перерывами тянулся до самого Чуднова. Лес этот лежал слева от сечевиков, но Нечипор его не боялся: глубокий, не слежавшийся снег помешал бы и самому упорному войску произвести оттуда нападение. Полковник поставил здесь легкую охрану, а всем полком стал над литовским

Шляхом, который шел вправо из Острополя над Глубокой долиной. Княжеское войско, если оно на самом деле выступило под начальством Вишневецкого, непременно пойдет в атаку с этого фланга. Еще с вечера сообразил это полковник, а в костры за Острополем долго вглядывался и, наконец, решил:

— Неужели дураками считаешь нас, пан черкасский? На пупе у своей любовницы-турчанки зажег бы ты такой факел, чтоб схватки в животе не сокрушали бедную…

Осмотрев позиции своих сечевиков, Нечипор приказал не баловаться с огнем:

— Чтоб ни одной искры в лагере не было, согреемся и без того. Да чтоб сабля в руке горела…

Нечипора беспокоило то, что с войском князя Януша пошел Вишневецкий. У Януша есть и лучший воин, Ян Тульский, которого не любило в бою запорожское воинство. Но Тульский — только один, войскам же его — грош цена. А у Вишневецкого — три сотни бойцов, на которых с завистью смотрели и сечевики. Полковник уважал князя Александра за честный бой-, за находчивость в самые затруднительные минуты, — он знал Вишневецкого, так как сам не раз бывал под его начальством, когда тот забавлялся казачьими набегами на Крым.

— И зачем ему, чорту, понадобилось идти с острожским войском?

— А может быть, и не он ведет? — попробовал успокоить полковника один из есаулов.

— А кто же? Именно он. Януш не отпустит от себя Наливайко… — Полковник задумчиво сосал свою трубку, прижимая табак потрескавшимся пальцем.

— Подумаешь, Наливайко… — засмеялся кто-то в кругу.

— Ого, рыцарь нашелся!

— А что же? Да пусть бы он, тот Наливайко, попробовал Очаков!

— Эге, парень! Наливайко был моложе тебя, когда я встретил его под Очаковом. Помню, пришел он к нам с чигиринцами. Был я тогда хорунжим у Микошинского, смотрю, как Наливайко работает на веслах. И куда, думаю, такого молодого взяли? Безусый, круглолицый, как девушка, только правда, глаза ястребиные. Наберемся, думаю, с ним беды, поберечь бы его нужно, жалко юношу. И только я это подумал, как вдруг поднялась стрельба из камышей. В лодках где-то впереди застонали… Уже рассвело, и туман, как море, разлился над лиманами. Наши гребцы бросили весла — и за ружья, а он как закричит на них: «Зачем весла бросили? К берегу!..» И удивительно — на этой лодке старшим был я, рядом шел челн Микошинского, но приказу юноши подчинились, повернули к берегу. Микошинский крикнул: «Назад! На берегу татары…» Но было уже поздно. Северин первый выскочил из лодки на берег, за ним — еще с десяток смелейших. И верите ли, не успел я толком смекнуть, что же случилось, а Наливайко уже был на татарском коне.

Что-то страшное тогда творилось… Сначала на него тучей налетели всадники, но тут же с проклятьями бросились врассыпную. Как он рубился, проклятый! А главное — смеется. Рубится насмерть — и смеется. Если бы не он, не вернуться бы нам живыми с той засады. Татары говорили: это «шайтан» спас жизнь всему нашему отряду. Микошинский забрал тогда Наливайко в свою сотню, и не будь он так молод, еще тогда назначили б его сотником…

Нечипор смолк, только в трубке трещал табак. Северина Наливайко полковник любил любовью воина, уважающего боевую силу. Казалось неестественным, чтобы человек с такими чувствами к сотнику да вышел бы с ним на поединок. Но Нечипор и