глазами. Роберт взглянул на высокого мужчину, на окровавленный нож в своей руке, на мёртвых кроликов, разбросанных по комнате, затем снова на высокого мужчину, на лице которого уже начал проявляться гнев и ярость. Роберт понял, как всё это могло выглядеть, и выронил нож, после чего, подумал, что от этого стал выглядеть ещё более виновным.

С левой стороны послышался скрежет, и не успел Роберт начать объяснять свою невиновность, как ему на голову прыгнули два гнома, отчего он попятился, споткнулся о мёртвого кролика и ударился головой о стойку. Обморок, ставший уже близким другом Роберта, навестил его ещё раз.

* * *

Катаклизм, который он вызвал, произошёл по чистой случайности. Это была полная противоположность той унылой посредственности, которая заставила его дремать, и которая вернула его в сознание, а, может быть, и вернула к жизни. Из всех миров, которые он посещал в прошлом, настоящем или будущем, здесь он меньше всего осознавал себя и своё существование.

Тысячи лет он был стёрт из реальности и болтался там, где никто даже не смел на него взглянуть. Он отчётливо осознавал, что ещё не полностью овладел собой, и как бы ни пытался, пока не мог принять телесную форму. Где бы он ни дрейфовал, искры его способностей впадали в безумие. Он понимал, что так и будет, пока он не научится сдерживать себя.

Его сущность влетела в Тосторонье над разломанным кофейным столиком в квартире Роберта Даркли. Что бы ни вытащило его, оно находилось здесь, в этой квартире. Некое событие, несмотря на то, что единственной его жертвой оказался кофейный столик, оказало такое же большое влияние как на его родную реальность, так и на эту, подобно вызванному им катаклизму.

* * *

Домохозяйка Роберта, Гертруда, разговаривала по телефону со своей подругой Беатрис, частично вышедшей на пенсию учительницей, которая проживала свою жизнь согласно строгому плану. Давным-давно Гертруда и Беатрис выяснили, что были слишком увлечены собой, чтобы быть друзьями и, как следствие, за последние пять лет практически не встречались. Вместо этого они смирились с еженедельными телефонными разговорами, в ходе которых Гертруда могла пожаловаться на трудности своей жизни, а Беатрис могла в ответ пожаловаться на свои болячки. Что же касается точности определения, эту беседу было сложно назвать разговором.

— Это всё артрит, понимаешь, каждый раз обостряется, как дождь идёт, — жаловалась Беатрис.

— Знаешь, я всегда подавала надежды стать примой в Королевском Балете, — отвечала ей Гертруда. — А потом в семьдесят девятом меня сбил автобус, лишил всех шансов, тогда-то мой Джим и купил мне эту квартиру, где я сейчас и живу. Никогда не хотела быть домохозяйкой, так много неблагодарных жильцов.

— Ощущение такое, будто у меня кости заледенели, что даже с постели встать не могу, а ты знаешь, как я люблю вставать спозаранку.

— Я весь день горбачусь, чтобы это здание не рухнуло, гоняюсь за ними, чтобы они вовремя платили, а им плевать, просто, плевать, понимаешь!

— А ещё эта сыпь. Кажется, это из-за того, что я сменила моющее средство для прачечной, не надо было этого делать, всё красное и чешется.

— Разумеется, мне до сих пор нравится смотреть балет по телевизору, когда его там показывают.

— Доктор дал мне какую-то мазь, но она, кажется, не действует. И пахнет мерзко.

— Я очень неравнодушна к балетным пачкам. Всегда нравились хорошие пачки. Конечно, если я сейчас её надену, то стану похожа на гиппопотама.

— А потом эту мазь съела собака. Бедняжка так и какалась, не переставая.

— Знаешь, что меня раздражает в такой погоде, так это то, что один жилец сегодня зашёл и залил весь чистый пол. Разумеется, я снова вызову уборщика, чтобы он всё переделал, можешь представить, во сколько мне это встанет.

— Конечно, это необычное дело, у моего Рексуорта такая чувствительная пищеварительная система.

— Несмотря на то, что этот уборщик — весьма милый человек, немного молод для меня, но я постоянно ловлю его взгляды на себе, когда распускаю бигуди. Это, конечно, лестно, но совершенно неуместно.

В дверь Гертруды постучали. Неведомо для неё, ткань реальности оказалась потревожена бесплотным существом, только что влетевшим в квартиру Роберта Даркли на третьем этаже. Это знание, обладай она им, возможно, повлияло бы на её решение открыть дверь.

— Ой, Беатрис, прости, но мне стучат. Я тебе перезвоню, — сказала Гертруда и повесила трубку, не дожидаясь ответа. Большая часть их разговоров заканчивалась именно таким образом.

Реальность, известная Гертруде за пределами квартиры, перестала существовать, и была заменена чем-то совершенно иным. Гертруда распахнула дверь с уверенностью женщины, намеренной обругать того, кого она ожидала, а именно очередного жильца, явившегося жаловаться, что у него что-то протекает, не работает, или воняет. Неожиданно для неё коридор снаружи квартиры превратился в джунгли с водопадом, красивыми цветами и разнообразными животными, среди которых ярче всего выделялся гиппопотам в розовой балетной пачке.

Гертруда взвизгнула, отчего один из её бигуди размотался, и захлопнула дверь. Она подбежала к кухонному шкафу, схватила переносной телефон и бутылку скотча, затем распахнула занавески в гостиной и обнаружила, что Лондон перевернулся с ног на голову, в буквальном смысле. Весь город свисал сверху вниз с того места, где обычно было небо, а люди сыпались туда, где в данный момент находилось небо. Мимо её окна пролетел гиппопотам в розовой пачке. Она запахнула занавески обратно.

Гертруда гордилась своей способностью сохранять хладнокровие в моменты кризиса. Она сделала глубокий глоток из бутылки со скотчем и набрала 999.

— Экстренная служба, куда я могу перенаправить ваш звонок? — раздался серьёзный голос на том конце провода.

— Дайте полицию, и пожарных, и мэра! Надо поднять армию. Лондон перевернулся вверх ногами, а в моем коридоре джунгли.

— Мэм, вы выпивали?

— Нет, — ответила Гертруда и сделала ещё один глоток. — Послушай, идиот, думаешь, я всё выдумала? Я не пьяная. У меня там за дверью бегемот в балетной пачке. Приходи, и сам посмотришь. А, наверное, ты не можешь, потому что висишь кверху ногами. Сейчас мне кажется, ты чересчур спокоен для того, кто висит вверх ногами.

— Послушайте, дамочка, лягте, поспите и всё будет хорошо, — произнёс оператор и повесил трубку.

Гертруда допила остатки скотча, перевернула бутылку, чтобы воспользоваться ею в качестве оружия, и в этот момент в её дверь постучали. Она подкралась к двери, покрепче ухватила бутылку, распахнула дверь и издала такой вопль, которым гордился бы индеец из племени апачи.

Миссис Тиббот была слегка не