давно была с ним близка.

Беатрис

Гостиница «Этельдейс Инн» находится у самой границы с Темарином, объяснил Найджелус, хотя, если они и пересекли какую-то границу, Беатрис этого не заметила. Может, она сумела бы узнать больше, но, несмотря на то, что на протяжении их часовой прогулки Найджелус говорил почти без умолку, зубы Беатрис стучали так громко, что она едва его слышала.

Паскаль продолжал обнимать ее за плечи, но к тому времени, когда они наконец достигли огромных дубовых дверей гостиницы, Беатрис уже почти не чувствовала своей кожи. Она смутно осознает, что Найджелус заказывает им комнаты и горячие ванны, что Паскаль помогает ей подняться наверх, что незнакомая горничная раздевает ее и помогает залезть в воду, такую блаженно горячую, что от нее поднимается пар.

Должно быть, в какой-то момент она засыпает, потому что следующее, что она помнит, – это то, что она зарыта под гору одеял, в кровати, намного большей, чем ее койка в Сестринстве, но все же меньшей, чем кровать, которую она делила с Паскалем во дворце. Пас.

Беатрис садится, оглядывая темную комнату, но она одна. Девушка шевелит пальцами на руках и ногах, с облегчением обнаруживая, что прогулка по снегу не причинила ей вреда. Но часть ее задается вопросом, была ли в этом заслуга магии Найджелуса и, соответственно, увеличился ли долг, который ей предстоит ему выплатить. Но об этом она подумает позже.

Беатрис встает на ноги, полная решимости найти Паскаля. Пока они шли сюда, едва ли смогли обменяться парой слов. Она уверена, что им есть что обсудить, но больше всего ей хочется убедиться, что он в безопасности.

Словно по зову ее мыслей, дверь открывается, и внутрь заходит Паскаль. Их глаза встречаются, и он делает долгий вдох.

– Я думал, мне все это приснилось, – говорит он, прислоняясь к дверному косяку. – Я был в своей камере в Братстве, выковыривал личинок из каши, которую они мне дали. А потом вдруг оказался там, в снегу, рядом с тобой.

Он не задает вопроса, но Беатрис знает, что все равно должна дать ответ. После всех секретов, которыми они поделились, это не должно даваться ей так тяжело, но Паскаль родился и вырос в Селларии, и другой жизни он не знает. Однажды он сказал ей, что, в отличие от большинства селларианцев, не считает магию богохульством. Но одно дело – просто говорить об этом, и совсем другое – столкнуться напрямую.

– Закрой дверь, – мягко говорит она ему, снова садясь на кровать.

Паскаль делает так, как она просит, и неуверенными шагами подходит к ней.

– Я не идиот, Триз, – говорит он ей, прежде чем она успевает заговорить снова. – Я знал, что ты что-то скрываешь, – и я догадываюсь, что ты использовала магию, чтобы помочь лорду Савелю сбежать.

– Желание, – говорит она ему, качая головой. – Моя мать дала мне его перед отъездом, на случай крайней необходимости. Магия, да, но не моя. По крайней мере, не в тот раз.

Он обдумывает это.

– А звездная пыль на нашем подоконнике? – спрашивает он.

Беатрис вспоминает, как ее притащили к королю Чезаре, обвинив в использовании магии. Тогда она все отрицала и даже сама готова была себе поверить. Хотя теперь, конечно, все это предстает перед ней в ином свете. Она вспоминает служанку, которую казнили вместо нее.

Она кивает.

– Это было впервые. Тогда я даже не собирался этого делать. Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что у меня есть дар. Когда я говорила тебе, что это была не я, то и сама верила, что говорю правду. Но в этот раз я действовала осознанно.

Она думает о звезде, которой загадала желание. О той, которую она сняла с неба. Из-за нее на одну звезду теперь стало меньше. Еще меньше, добавляет она, если учесть те две, у которых она загадала по ошибке.

– Это была чрезвычайная ситуация, – говорит она ему и самой себе. – Я должна была это сделать.

Она ожидает, что он осудит ее, но юноша лишь кивает.

– Я рад, что ты сделала это, Триз, – говорит он, прежде чем взглянуть на закрытую дверь за его спиной, а затем снова на нее. – А эмпирей? Найджелус? Ему можно доверять?

– Звезды! Нет, – говорит Беатрис с усмешкой. – Он был комнатной собачкой моей матери еще до моего рождения, и я, конечно, ни капли ему не верю.

Она рассказывает ему про смерть Софронии и про слова Найджелуса о том, что это все было спланировано императрицей, которая собиралась убить и саму Беатрис.

– Но зачем тогда спасать тебя? – спрашивает он. – Если твоя мать хочет твоей смерти…

Он замолкает, нахмурив брови.

– Возможно, в Сестринстве тебе было безопаснее. Это может быть ловушкой.

– Я думала об этом, – говорит Беатрис. – Но смерть Софронии была публичной, прилюдной, и это дало моей матери возможность вторгнуться в Темарин. Если бы меня убили где-то в Ольховых горах, это не помогло бы в достижении ее цели. Да, у нее может быть план, но его пока не привели в действие. А к тому времени, как она решит это сделать, мы будем готовы.

Она делает паузу.

– Он хочет научить меня контролировать свою силу, и мне это нужно. Быть эмпиреем непросто.

Он кивает, но все еще выглядит встревоженным.

– Соболезную по поводу Софронии, – говорит он, спустя мгновение.

Он добр, но его слова ножом вонзаются в сердце Беатрис. Она коротко кивает.

– Она не была глупа, – говорит она ему. – Моя мать всегда говорила, что она глупая, но Софрония была умной. Просто она была добра, слишком добра, и это ее убило.

Паскаль должен услышать предупреждение в ее последних словах – она надеется, что он все понял. Она не знает, что будет делать, если потеряет и его тоже.

Она прочищает горло.

– Нам нельзя забывать о Нико и Джиджи. Не думаю, что они будут в восторге, узнав, что мы сбежали.

Паскаль издает что-то похожее на смех.

– Я бы все отдал, чтобы увидеть их лица, когда они обо всем узнают, – говорит он.

Беатрис тоже улыбается, но она все еще чувствует себя опустошенной. Даже мысли о красном от ярости лице Жизеллы или виноватых глазах Николо недостаточно, чтобы наполнить ее душу радостью или хотя бы чем-то похожим.

Улыбка сходит с лица Паскаля, и он отводит от нее взгляд.

– Ты не спрашивала меня, что было в Братстве.

– О, – говорит Беатрис, хмурясь. – Я думала, что там примерно так же, как и в Сестринстве. Одиноко и скучно. Хотя,