То же надо сказать и о психике общественного человека, о том, что Штаммлер несколько односторонне называет общественными понятиями. «Манифест» дает весьма убедительное доказательство того, что его авторы хорошо понимали значение идейного «фактора». Но в том же «Манифесте» мы видим, что если идейный «фактор» играет важную роль в развитии общества, то он сам предварительно создается этим развитием.

«Когда древний мир пришел в упадок, древние религии были побеждены христианством. Когда христианские идеи уступали место просветительным идеям XVIII века, феодальное общество вело борьбу на жизнь и смерть с революционной тогда буржуазией». Но еще убедительнее в этом случае последняя глава «Манифеста». Его авторы говорят в ней, что их единомышленники стремятся выработать в умах рабочих как можно более ясное сознание враждебной противоположности интересов буржуазии и пролетариата. Всякому понятно, что кто не придает значения идейному «фактору», у того нет никакого логического повода стремиться к выработке в умах какой бы то ни было общественной группы какого бы то ни было сознания.

X

Мы потому цитируем «Манифест» предпочтительно перед другими сочинениями Маркса-Энгельса, что он относится к той ранней эпохе их деятельности, когда они, по уверению некоторых из их «критиков», были особенно «односторонни» в понимании взаимного отношения между «факторами» общественного развития. Мы ясно видим, что и в эту эпоху они отличались не «односторонностью», а только стремлением к монизму, отвращением к тому эклектизму, который так явственно сказывается в замечаниях «критиков».

Нередко указывают на два письма Энгельса, напечатанных в «Sozialistischer Akademiker» и написанных одно – в 1890, а другое – в 1894 году. Г-н Бернштейн с радостью ухватился когда-то за эти письма, будто бы содержащие в себе ясное свидетельство об эволюции, совершившейся с течением времени в воззрениях друга и единомышленника Маркса. Он сделал из них две, по его мнению, наиболее убедительные выписки, которые мы считаем нужным воспроизвести здесь, так как они доказывают совершенно обратное тому, что хотел доказать г-н Бернштейн.

Вот первая из них: «Таким образом, имеются бесчисленные взаимно скрещивающиеся силы, бесконечная группа параллелограммов сил, дающих равно действующую – историческое событие, – которая сама опять может рассматриваться, как продукт силы, работающей, в целом, без сознания и воли, ибо то, чего хочет каждый в отдельности, встречает себе помеху со стороны всех других, и то, что получается, есть нечто, чего не желал никто» (письмо 1890 г.).

А вот вторая выписка: «Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и проч. развитие покоится на экономическом. Но все они реагируют одно на другое и на экономический базис» (письмо 1894 г.). Г-н Бернштейн нашел, «что это звучит несколько иначе», чем предисловие к «Zur Kritik der politischen Oekonomie», указывающее на связь экономической «основы» с воздвигающейся на ней «надстройкой». Но почему же иначе? Здесь повторяется именно то, что сказано в названном предисловии: политическое и всякое другое развитие покоится на экономическом. Г-на Бернштейна, очевидно, сбили с толку слова: «но все они реагируют одно на другое и на экономический базис». Предисловие к «Zur Kritik» было, очевидно, понято самим г-ном Бернштейном несколько иначе, т. е. в том смысле, что вырастающая на экономической «основе» общественная и идеологическая «надстройка» никакого обратного влияния на эту «основу» не оказывает. Но мы уже знаем, что нет ничего ошибочнее такого понимания мысли Маркса, и людям, наблюдавшим «критические» опыты г-на Бернштейна, оставалось только пожимать плечами, видя, что человек, бравшийся когда-то за популяризацию марксизма, не дал себе труда, – или, вернее, оказался неспособным, – предварительно понять это учение.

Во втором из цитированных г-ном Бернштейном писем есть места, едва ли не гораздо более важные для выяснения причинного смысла исторической теории Маркса – Энгельса, нежели так плохо понятые г-ном Бернштейном воспроизводимые нами строки. Одно из этих мест гласит: «Значит, это надо понимать не так, как понимают иные, т. е. что автоматически действует само экономическое положение, а так, что люди сами делают свою историю, но делают ее в данной среде, определяющей их собою (in einem gegebenen, sie bedingenden Milieu), на основе данных фактических отношений, между которыми экономические отношения, – как ни сильно влияние, испытываемое ими со стороны отношений политических и идеологических, – все-таки оказываются, в последнем счете, наиболее влиятельными, образуя ту красную нить, которая проходит через все остальные отношения и которая одна только и ведет нас к пониманию».

К числу «иных» людей, истолковывающих историческое учение Маркса – Энгельса в том смысле, что в истории «автоматически действует само экономическое положение», принадлежал, как мы это видим теперь, сам г-н Бернштейн в эпоху своего «ортодоксального» настроения, и до сих пор принадлежат многие и многие «критики» Маркса, давшие задний ход «от марксизма к идеализму». Эти глубокомысленные люди обнаруживают большое самодовольство, открывая и ставя на вид «односторонним» Марксу и Энгельсу то соображение, что история делается людьми, а не автоматическим движением экономики. Они бьют Марксу челом его же добром и в своей невероятной наивности даже и не подозревают, что «Маркс», которого они «критикуют», не имеет ничего общего, кроме имени, с настоящим Марксом, будучи создан их собственным и поистине разносторонним непониманием предмета. Естественно, что «критики» такого калибра были совершенно неспособны «дополнить» и «исправить» что-нибудь в историческом материализме. Поэтому мы и не будем больше заниматься ими, предпочитая иметь дело с «основоположниками» этой теории.

Чрезвычайно важно заметить, что когда Энгельс, уже незадолго до своей смерти, отвергал «автоматическое» понимание исторического действия экономики, он только повторял, – почти в тех же самых словах, – и пояснял то, что написал Маркс уже в 1845 г. в приведенном нами выше третьем тезисе о Фейербахе. Маркс упрекал там предшествовавший ему материализм в забвении того, что «если, с одной стороны, люди представляют собою продукт обстоятельств, то с другой – обстоятельства изменяются именно людьми». Задача материализма в области истории, – как понимал эту задачу Маркс, – заключалась, стало быть, именно в том, чтобы объяснить, каким образом «обстоятельства» могут изменяться теми людьми, которые сами создаются обстоятельствами. И эта задача решалась указанием на производственные отношения, складывающиеся под влиянием условий, от человеческой воли не зависящих. Производственные отношения, это – отношения людей в общественном процессе производства. Сказать, что изменились производственные отношения, значит сказать, что изменились взаимные отношения между людьми в названном процессе. Изменение этих отношений не может совершаться «автоматически», т. е. независимо от человеческой деятельности, потому что эти отношения являются отношениями, устанавливающимися между людьми в процессе их деятельности.

Но эти отношения могут изменяться, – и очень часто действительно изменяются, – вовсе не в том направлении, в котором люди хотели бы изменить их. Характер «экономической структуры» и то направление, в котором изменяется этот характер, зависят не от воли людей, а от состояния производительных сил и от того, какие