Шрифт:
Закладка:
— Ничего, Тинвен, — управляющий улыбнулся, — погорюешь, а там глядишь, и нового супруга найдёшь.
— Нет, я больше не хочу замуж, — с ужасом округлила глаза женщина. — Натерпелась.
— Одинокая старость — это страшно, — предостерёг мужчина. — У тебя ж детей нет.
— Чтобы иметь детей, — подмигнула Тинвен, — женой быть необязательно.
— Вот шалунья! Смотри у меня!
Аданет грустно рассмеялась и, поблагодарив за понимание, поспешила продолжить работу. Сколько всего ещё надо сделать! Помыть, прибрать, постирать, развесить, выгладить, да не испачкать… А завтра главное — правильно себя вести, чтобы не обвинили в сговоре с убийцами-травниками. Людям только повод дай — растерзают!
***
Мельдир вышла на крыльцо и улыбнулась. Даже сквозь плотную верхнюю одежду был виден округлившийся живот, а лицо и руки выглядели слегка отёкшими. Увидев жену, Брегор спрыгнул на землю, не дождавшись, когда его «крытая телега» остановится и бросился к супруге, чтобы скорее обнять. Не хотелось ничего говорить и спрашивать, а мысль о том, что кто-нибудь может предательски выстрелить, на удивление не пугала: умереть сейчас — означало умереть счастливым. И это казалось прекрасным.
Ненавистные мирианы
— Значит так, — Белемир положил на стол огромную стопку листов и многозначительно посмотрел на срочно вызванных для разговора учителей и знахарей, работающих в приюте, — я составлю свод законов, которые будут действовать у нас в доме сирот, и главным будет следующий: родственники, поначалу отказавшиеся от ребёнка, имеют право забрать его потом. Но…
Книжник с ожиданием взглянул на собравшихся мужчин.
— Но! Мы станем вести чёткие подробные записи всех расходов, связанных с каждым ребёнком, и если подбросившие его родственники захотят забрать своё дитя обратно, они обязаны будут выплатить всё, что приют на их членов семьи потратил. Такая позиция защитит нас от желающих избавить себя от хлопот, связанных с детством, от бедняков, не способных содержать детей. Да, это будет касаться и тех, кто берёт чужого ребёнка. Пусть платят! Исключением я предлагаю сделать только случаи, если ребёнок был похищен, и стража может это подтвердить — то есть, к ним за помощью обращался кто-то из близких. Учитывая, что наш первый подкидыш, по всей видимости, из семьи умершей после родов бедной женщины, где в доме грязь, мыши, и ночуют все подряд, я думаю, наш долг — защитить подопечных от таких вот родственников.
Выдохнув, Белемир посмотрел в окно, потом снова обернулся на собравшихся.
— Если наш воспитанник захочет работать где-то в другом месте, когда вырастет, он тоже должен будет нам выплатить расходы. Либо отработать у нас пять лет. Но я бы хотел, чтобы наши дети оставались с нами. Понимаете, мои верные братья? Будьте настоящими любящими заботливыми родителями нашим общим детям, чтобы нам не приходилось поднимать вопрос об откупе.
Учителя и знахари реагировали по-разному, но никто не спорил и не возражал. Правда, и не предлагал тоже.
— Сейчас я буду составлять законы, и мне нужно ваше мнение, — книжник заговорил жёстче, — мы не можем предусмотреть всё, но обязаны учесть большинство мелочей. Если вы будете молчать, мы упустим больше, чем если вы выскажете каждую мысль о моих предложениях. Какие есть слабые места в озвученных мной законах?
Некоторое время не раздавалось ни звука, потом с места поднялся престарелый лекарь:
— Мнение? Слабые места? Слабое место тут одно — жадность. И ты, Белемир из рода Беора, говоришь ужасные вещи. Я думал, найду здесь благие цели и бескорыстные поступки, но раз приютом правит такой гнилой человек, как ты, нам не по пути. Жаль, что я ошибался в тебе столько времени и верил тебе! Счастливо оставаться!
С режущим слух скрежетом подвинулся стул, загромыхали шаги, заскрипела и хлопнула дверь. Воцарилась тишина.
Смотря ушедшему целителю вслед, библиотекарь краснел и бледнел, дышал всё быстрее, но в конце концов смог взять себя в руки.
— Если, — выдохнул он, — кто-то ещё… думает… так же… — откашлявшись, Белемир посмотрел на собратьев. — Уходите сейчас. Я никого не держу силой. Но если вы останетесь, вы обязаны будете соблюдать эти проклятые законы! И мы должны составить их вместе! Кто ещё этого не понял?!
Почему никто ничего не возразил, было непонятно: то ли побоялись, то ли вообще не вникали в суть происходящего, то ли вправду согласны. Сколько из них уйдут потом? Сколько попытаются из жалости преступать законы приюта и отдавать детей без оплаты? Сколько зла они этим причинят, уверенные, будто совершают благо? Они глупы, словно разомлевшие в постели женщины!
— Ладно, — справился с собой книжник, — ладно. Начинаем. У нас много работы. И знайте — кто сейчас останется здесь, тот обязан соблюдать всё, что мы примем и подпишем! Для нарушителей… Для нарушителей я напишу систему наказаний! Тюрьма! Бесплатная работа! Повышение дани! Я не шучу, понятно? И да, для меня и моей семьи эти законы тоже будут действовать. Понятно?!
Ответом стало молчание и сдержанные кивки. Конечно, им непонятно. Но ничего, постепенно разберутся. И предадут. Но к этому будут готовы верные братья.
***
После ставших привычными военных крепостей Фиримар казался невыносимо странным: с полями и пастбищами граничили городские улицы, причалы для лодок — были заодно и местом для стирки, а для кого-то и баней, в одном доме могли находиться производство горючих масел, бумаги или тканей и кузнечная мастерская, причём колодец располагался достаточно далеко, чтобы в случае пожара точно не успеть потушить огонь своими силами, когда это ещё возможно. На улицах никто не обращал внимания на конные экипажи, переходили дороги не глядя, под ногами постоянно вертелись собаки и дети, кто-нибудь обязательно просил помочь едой или мирианом, около заборов время от времени попадались спящие грязные смертные, на которых полагалось не обращать внимания. Но самым непривычным и тем, к чему не представлялось возможным стать равнодушным, оставался запах, присущий только расе Младших. На каждую эмоцию, каждый возраст и каждую хворь у них существовал неповторимый аромат, который так и тянуло назвать зловонием. Тысячи! Тысячи тысяч мелодий зловония, которые приходилось слушать каждый миг нахождения в этом отвратительном месте.
Однако постепенно среди мерзкого облака вони стали заметными и относительно терпимые и даже манящие запахи, порой исходящие от молодых женщин. Одна и та
