Шрифт:
Закладка:
Так же тихо он вернулся в зал, позабыв о соседке, увлекся телевизором. В телефильме – кульминационный момент, Арзо поглощен любовными событиями экрана, и хотя старался отвечать только на междугородние звонки (должен был позвонить Дмитрий), снял трубку и обмер.
– Арзо? – низкий женский голос. – У тебя совесть нечиста? Почему ты скрываешься?
– Я, я,… я не скрываюсь.
– Открой дверь.
– Я не один… Точнее, мне нельзя чужим дверь отк…
– Я не чужая, нам велено за тобой следить. Так что открывай.
По безапелляционному решению юриста, расположились на кухне.
– Ты будешь чай или кофе? – закрутился вокруг плиты услужливый Самбиев.
– Кофе – растворимый? Нет. Я такой не пью. Только свежемолотый, натуральный… Ну ладно, давай чай.
Пока Самбиев тщательно перемешивал сахар, Марина рассказывала, как она успешно поступила в аспирантуру, говорила, что преподаватели юридической академии были потрясены ее познаниями и умом, рекомендовали не в аспирантуру, а прямо в докторантуру, и вообще все в нее влюблены, и она в короткий срок стала душой кафедры и факультета. В Грозном она пару дней, но ей уже опостылела эта провинциальная скука, и если бы не командировка с целью сбора информации, она бы до лета не показалась бы в этой глуши. По мере монолога, Арзо смелел, стал бросать острые, напористые взгляды, потом еще дерзновеннее и, наконец, нагло уставился в собеседницу, не выдержав, улыбнулся.
– Что это у тебя за прическа? – стал резко развязным Арзо. – «Я у мамы дурочка!»
– Да что ты понимаешь?! – насупилась Букаева, на ее маленький смуглый лоб набежали складки. – Это последняя парижская мода – «Гаврош».
– А я слышал, что тебя обрили?
– Неправда, у меня болели волосы… и все из-за тебя, на нервной почве. Ты такие гадости писал, – она с непередаваемой печалью склонила голову, прикрыла глаза рукой, послышались всхлипы. – Я хотела уйти от светской жизни, как Наташа Ростова у Пушкина, но в нашей дикости нет женских монастырей.
– Так у мусульман вообще нет монастырей, тем более женских, есть мечети, а для женщин – гаремы.
– Вот-вот, все вы дикари!
– Почему дикари? Например, знаем, что Наташа Ростова не у Пушкина, а у Толстого, и ни в какой монастырь она не стремилась, даже наоборот – жила полной жизнью.
– Ой, Самбиев! – свирепость моментально сменилась слащавой улыбкой. – Если честно, я так взволнована, столько переживаний связано с тобой, что я все понапутала… Просто два вечера подряд смотрела постановки Пушкина и Толстого в Большом театре, а это – такая красота, зрелищность! Ну сам понимаешь – классика! Кстати, только у главной солистки балета такая прическа, у нас один мастер, а остальные так, – и она небрежно сморщила лицо.
– Да, она очень идет, – он хотел продолжить «твоей лошадиной морде», но вовремя осекся и сказал: – Твоей прекрасной фигуре.
– Да, – кокетливо смущаясь, потупила глаза Марина, – в академии говорят, что такой фигуры во всем вузе нет.
– И хорошо они глядели? – пытаясь быть серьезным, съязвил Арзо.
– Бессовестный. Разве кроме тебя есть у меня кто?
– Насчет «есть» – не знаю, а то что был – верно.
– Сплетни! – еще больше вздулись растопыренные ноздри Букаевой, выпуклые темно-карие глаза вонзились в него. – Это Лариса Валерьевна тебе наболтала. Я знаю. Она ненавидит меня из-за того, что я более грамотный, современный юрист – нежели она – старая дура… Да и вообще, она всех чеченцев не любит. Знаю я ее.
– Но-но, – остегнул ее Самбиев, – ты особо не завирайся. Лариса Валерьевна здесь не при чем, весь город знает о твоем романе, – врал Арзо, – и о том, как отец тебя обрил.
– Неправда! – вскочила Марина и, крупными конечностями задев стол, опрокинула стаканы с чаем. – Это ложь, – трясла она кулаками, слезы появились на ее глазах. – Ты не знаешь всей правды. Мой отец случайно обнаружил твою расписку с обещанием на мне жениться и понял все.
– Что все? – стоял напротив Арзо. – У нас ничего не было.
– Как это не было? Ты нахал! Ты забыл, какие синяки ты на моей груди, шее оставлял, ты и дальше лез, обещая, что на мне женишься, но я знала…
В это время зазвенели частые гудки междугородней связи, и Арзо бросился в зал к телефону. Звонил Дмитрий, сообщил, что выслал телеграфом деньги, и Арзо должен в пятницу, вечерним рейсом вылететь в Москву. На ближайшую субботу назначена регистрация брака в ЗАГСе, потом свадьба в ресторане, и Арзо будет шафером Россошанского.
Вдоволь наговорившись, Арзо в веселом настроении вернулся на кухню и видит: стол завален всякой едой, даже икра черная блестит зернышками.
– Это ты принесла? – удивился Самбиев. – Так Лариса Валерьевна полный холодильник мне оставила.
– Может быть, – спокойно проговорила Букаева, – просто это свежеприготовленная… Садись. Давай поедим… Я-то на ночь не ем, но с тобой – хоть ты и противный – можно.
Самбиев голодным не был, все его мысли были поглощены предстоящей поездкой в Москву. За три дня до отъезда необходимо было решить кое-какие дела, приобрести соответствующий костюм, поехать в Ники-Хита и предупредить мать.
Зная, что Букаева просто так не отстанет, он без всякого аппетита принялся за еду.
– Ты машину водить умеешь? – вдруг спросила Марина и следом. – Не мог бы меня завтра повозить по моим делам? А то машину купила, а ездить не умею.
– Ты купила машину? – с набитым ртом спросил Арзо.
– А что? Я ведь юристом работала, а не тем, чем ты думаешь, занималась.
Дальше она вела себя строго, официально. Договорились о встрече на завтра, Марина собрала свою посуду, пожелала Самбиеву спокойной ночи. В коридоре несдержанный молодой человек попытался ощупать позабытую контурность фигуры, но получил отпор.
По уговору, встретились в полдень следующего дня. Самбиев без спросу покинул работу. На такси добрались до гаражного кооператива, и Арзо увидел новенькие «Жигули», оформленные на имя Марины. Сразу же поехали к знакомому нотариусу Букаевой, и Самбиев
