вот мы уже летели. Прыжок… Я за кулисами в своей гримерке, и ко мне заходит Билли Джоэл поздороваться. Он знакомит меня с Тони Беннетом, который для меня просто бог… перед ним только Фрэнк Синатра… и я с ним в одной гримерке. ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ? Потом Тони знакомит меня со своим сыном, который спросил меня: «Вы знаете, чей это пиджак?» Это моя гримерка, так что я думал, что он мой, но нет, поэтому я говорю: «Он пахнет, как Sgt Pepper». И тогда он мне говорит: «Да, это пиджак Ринго…» и разрешает мне его примерить. Оказывается, он самый заядлый коллекционер вещей битлов на всем белом свете. И вот он я, трезвый вот уже шестьдесят дней, шестидесятилетний, шестьдесят тысяч зрителей ждут меня… и сэр Пол, мать его, Маккартни будет особым гостем, который прилетел этим же днем из Лондона и закроет концерт с песней I Saw Her Standing There. Сорок три года назад, в 1965 году, я слушал, как битлы начинали с этой песни концерт на этом же самом стадионе. В тот вечер мы прилетели обратно в Санапи, и, сидя в темноте на заднем дворе, том самом, где мы были утром, я спрашивал себя: «Что сейчас произошло, что я сделал?» Жизнь на хвосте кометы такая быстрая. Это такой безумный опыт сверхзвуковых путешествий, трансцендентных или еще каких-то, из-за которых жизнь становится размытым пятном.

Во время гастролей мы часто останавливаемся в Миннеаполисе, после чего летим в Детройт… и через два часа возвращаемся в тот же отель, ложимся спать в четыре часа и думаем: «Где мы были этим вечером?» Когда ты носишься туда-сюда… воспоминания о том, каким был этот тур, сливаются воедино: самолет, лимузин, вестибюль, гримерка, бис, лимузин, вестибюль, гримерка, самолет. Просто большая ебучая кляяякса.

Иногда мне кажется, что… я всю жизнь переставляю стулья на сраном «Титанике». А потом спрашиваю себя, почему мне ничего не снится, – наверное, мое подсознание пресытилось.

Иногда мне кажется, что… я всю жизнь переставляю стулья на сраном «Титанике». А потом спрашиваю себя, почему мне ничего не снится, – наверное, мое подсознание пресытилось.

То, что я видел, лица, которые напоминают другие лица, места, которые напоминают другие места, в которых я еще не был… Все это очередной пример vooja de. Я мог бы вечность рассказывать о людях, с которыми познакомился в страшные времена, о вибрациях между музыкальными квинтами, даже о том, что таится между строк, которые вы сейчас читаете. Но когда я сосредотачиваюсь, все становится четким. Когда я заглядываю в свой ежегодник, мне кажется, что все, кого я когда-либо знал, напечатаны на этих двадцати маленьких страничках. Может, это и разные люди, но они имеют тенденцию сливаться друг с другом. Те сорок или пятьдесят ребят из вашего выпускного класса, вы никогда не думали, что их лица просочатся в будущее… И вот теперь, заглянув в свой собственный ежегодник, я понимаю, что парень, который сидел рядом со мной на уроке труда, выглядит в точности как президент «Сони». Куда я веду? А что происходит с хорошей мелодией? Может, я буду оратором на съезде болезни Альцгеймера с отличной речью… пустой дом, в который не могу попасть, потому что забыл, как… Вдох! И я просыпаюсь перед президентом Обамой, Опрой и Полом Маккартни, которые поют последние четыре песни из Abbey Road на церемонии вручения премии Центра Кеннеди в 2010 году. А вы говорите, что я не живу мечтой.

Однажды, после смерти моей мамы, папа прислал мне электронное письмо, в котором было сказано: «Не жди последней минуты, чтобы позвонить. И воспользуйся теми монетками, которые я давал тебе в детстве». Поэтому я написал ему маленькое стихотворение:

Once upon a dime I felt so alone,

So I first made a call on the last pay phone;

Something so strange inside of me stirred,

So I knew I’d be the first to get the last word.

I screamed “Oh, Lordy, is this my time?

I feel like the first at the back of the line.

So it’s all your fault and it seems to me,

I was on the last pay phone in NYC.”

Однажды в давние монетки мне было так одиноко,

Поэтому я первый позвонил по последнему таксофону;

Во мне шевельнулось что-то очень странное,

Поэтому я знал, что первый услышу последнее слово.

Я закричал: «Божечки, это мой конец?

Я чувствую, что в очереди я первый с конца.

Так что это все твоя вина, и мне кажется,

Что я звоню по последнему таксофону Нью-Йорка».

Наряду со всем остальным, что произошло, жизнь хороша. И я понял, что если я пускаю стрелу истины, то должен сначала окунуть ее острие в мед. Я усвоил древний урок прощения – ПРИЗНАЙ ВСЕ. Это тушит все пожары, через которые тебе приходилось пройти в жизни. Люди тоже часто упускают луч надежды, потому что ждали целого солнца. И я видел, как оно садилось, а потом его поглотил океан! А утром оно снова встало.

Я влюбился в Биби Бьюэлл, и 1 июля 1977 года родилась моя первая малышка Лив. Я женился на Сиринде Фокс, и вскоре, 22 декабря 1978 года, родилась Миа. Затем я женился на Терезе, и к нам присоединилась Челси, а спустя два года родился мой сын Тадж. Отцовство изменило меня навсегда. Я рыдал, когда слышал, как Челси поет в детском саду. Меня распирала гордость, когда Тадж выпустился из школы. Мое сердце разбилось от честности в книге Мии. А как Лив поражает меня в фильмах… И теперь я не могу насмотреться, как сильно она любит Мило.

Некоторые браки не принесли безмерного счастья, но по большей части все было прекрасно. Я безумно люблю всех женщин, которые подарили мне детей, но на моей станции ходят два поезда: семья и группа. Иногда навстречу друг другу, а иногда где-то вдалеке. И многие женщины в моей жизни не могли этого понять. Похоже, свет в конце туннеля – это ты сам. Ты пишешь с кем-то песню, и это все равно что зачать ребенка… Песни – это мои духовные дети. Ты вызываешь духов, призываешь мгновения во времени, эти эфемерные секунды, когда слышишь этот звук «О ДА!» в своей голове и пускаешься в импровизацию. Или все исчезает.

Сейчас я живу в Лорел Каньоне. Не могу поверить, что живу там же, где и все мои кумиры, в