Шрифт:
Закладка:
Штурман был далеко не ребенком и вполне понимал, что это могло означать, если его предположение окажется верным.
Своего командира он, как и все остальные молодые офицеры «Кронштадта», любил, его резкость в разговоре никогда не переходила в грубость, а идеально проведенный бой в полной мере выявил все его сильные стороны. Никакого прозвища, даже логично образованного от фамилии, у Москаленко не было: едва возникнув после его назначения командиром строящегося корабля, оно быстро исчезло само собой, настолько явно оно ему не подходило.
Никто не думал, что им удастся дойти до Мурманска без единой царапины, но то, как американский авианосец поймал их прямо посреди океана, произвело на всех очень тягостное впечатление. От одного они отбились, но авианосцев у американцев и англичан очень уж много – могут быть и другие. И если среди связистов есть офицер-враг, то наверняка будут. Просто наверняка.
«Скотина, – смутно подумал Алексей, еще ниже склоняясь над исчерченной мягким карандашом картой. – Шпион фашистский. Давно тут, наверное… То-то они…»
Вспомнив о том, как «эвенджеры» атаковали их флагман со всех сторон, как ложились бомбы в кильватерную струю «Чапаева», которому хватило бы и одной, Алексей почувствовал, как его буквально мутит. После некоторых размышлений о том, что лучше бы, наверное, и не высовываться, он решил рассказать о своих догадках кому-нибудь, кто сможет принять решение, как поступить дальше.
Что самому Москаленко не следует говорить ни слова, было ясно: тот просто послал бы его подальше с такой заботой. Замполит, инструктор по партийной работе политотдела и политпропагандист, все о-очень задушевные товарищи, отпадали первыми – они больше говорили о необходимости любить партию, чем любить море, и со шпионами наверняка ни разу в жизни не сталкивались. А особый отдел с корабля сняли перед выходом… Ох, ошиблись…
Оставались три кавторанга, из которых он остановился на командире электромеханической боевой части Чурило как человеке опытном и безусловно преданном своему командиру и своему кораблю.
До конца вахты оставалось еще больше часа, за это время ничего не произошло, но, как всегда перед сменой, все начали нервничать.
Ровно в двадцать два вахта была передана. Штурмана сменил другой старший лейтенант, пошутивший по поводу исчерченной вкривь и вкось кальки. Офицер связи, зевнув, ушел в свой закуток за метеокомнатой – в первую ночную обязанностей у него не было, – и в ходовой рубке снова стало тихо. Командир крейсера остался на вахте: ему не нравились прокрутки ситуаций, переданные штабом Левченко, и он боялся, что английская эскадра сумеет догнать их и перехватить в первой половине ночи.
Сменившийся штурман вместо своей уплотненной каюты пошел в коридор кают левого борта: здесь обитали старшие офицеры и здесь, как он знал, находились каюты командиров боевых частей. Коридор не охранялся, в нем было удивительно тихо; только постоянный рокот работающих турбин, к которому все привыкли уже настолько, что перестали воспринимать как звук, глухо и мягко вибрировал, отражаясь от стен. В желтоватом свете несильных ламп Алексей пошел вдоль ряда дверей, надеясь, что ни одна из них не откроется именно в эту секунду, и почти сразу же нашел нужную: она, как и положено, располагалась близко к трапу, ведущему в рубку.
Глубоко вздохнув, он осторожно постучал.
– Да! – сразу же отозвались внутри.
Нешироко приоткрыв дверь, Алексей боком протиснулся внутрь тесной каюты. Застыл на пороге, сказав обычное «разрешите», и, получив соответствующий кивок, прикрыл за собой дверь.
Командир БЧ-5 был занят тем, что привинчивал и пришпиливал свои ордена к до предела отглаженному черному кителю, и выражение лица у него было при этом самое мрачное. У Алексея похолодело внутри, когда он подумал о том, что, кроме своих фактически вообще ничем не подтверждаемых подозрений, ему высказать нечего. То, что авиагруппа американца атаковала их внезапно и полным составом, все отлично знали и без него. Само по себе это совершенно не значило, что кого-то надо срочно арестовывать.
«Себе же хуже делаю, – подумалось ему, но взгляд связиста, направленный в спину командиру, его брезгливую усмешку он забыть не мог. – Если что, – мелькнула и смазалась мысль, – скажу: думал, что он сексот, а не американский шпион».
Кавторанг мрачно смотрел на покрывающегося пятнами штурмана и продолжал молчать, взвешивая на руке орден Отечественной войны.
«Нельзя больше», – подумал Алексей и выдавил едва не прервавшимся голосом:
– Офицер связи…
– Ну и что с ним? – буркнул Чурило, не отводя глаз от уже почти бурого лица старлея.
– Да с ним-то ничего… – Тут его как прорвало, и он заговорил, прерываясь: – А вот с нами может быть, если не сделать что-нибудь…
За полминуты он выложил все, что знает и что думает про незаметного связиста. Вышло не много и сумбурно, почти по-женски, и опять он с каким-то облегчением подумал, что все сказанное им ерунда, выдумки, и сейчас кап-два обложит его матом, и на этом все закончится.
Тому, однако, полученного хватило.
– Так… – сказал он, прикрыв наконец глаза.
Алексей дернулся, ему послышалось страшное. Детство он провел в Бурятии, где отец служил в невысоких чинах в кавалерии, и ощущение тихо вынутого из ножен изогнутого метрового лезвия было ему хорошо знакомо. Здесь был как раз не звук, тихий и шелестящий, едва различимый ухом, а именно ощущение, от которого идет мороз по коже и хочется на шаг отступить и присесть, готовясь нырнуть под клинок, как учил отец.
– Ты, парень, не дурак и правильно сделал, что ко мне пришел.
Оскалив зубы, Чурило повернул китель лицевой стороной к себе и с хрустом вколол последний орден в отверстие.
– Я тебе верю, такие вещи лучше всякой бумаги. И говорить никому не надо, начнут там игры… И времени у нас нет, сегодня ночью все решится.
Алексей поднял глаза на лицо почти пятидесятилетнего матерого мужика с косым шрамом на левой брови, поймал его взгляд, в котором были только боль и ожидание, и понял: да.
– Тебе и делать, больше некому. Такое не поручают…
«Чего?.. – ахнул про себя Алексей. – Чего не поручают?.. Ведь не это же самое поручит?..»
– Сегодня ночью нас будут убивать. – Кавторанг привинтил плоскую стальную шайбочку, закрепив орден на кителе, и легко встал на ноги, мотнув рукавами кителя в воздухе. – Так вот, особого отдела с нами в походе нет, сам знаешь. Придется самим. Выкрутимся мы или нет, Вадик пережить этот бой не должен.
Сказал буднично, даже чуть гнусавым голосом, но бесповоротно, с пониманием глядя на исказившееся лицо молодого штурмана.
– Только знаешь что? Почему-то кажется, что он
