«Фабричным инспекторам, – говорилось в «Наказе», – должны быть в одинаковой мере близки интересы как фабрикантов, так и рабочих, ибо только в объединении этих интересов и в законно сообразном понимании их заключается залог правильного хода фабрично-заводского дела». Чинам инспекции предлагалось действовать «разумно, последовательно, без нарушения справедливых интересов промышленности».

В этот начальный период управления министерством Витте еще тешился иллюзиями относительно характера взаимоотношений работников и нанимателей в России. В циркуляре, изданном в декабре 1895 г., он объяснял происхождение стачек происками злонамеренных лиц, стремившихся «искусственно создать» в России «ту печальную рознь, которая возникла между фабрикантами и рабочими на Западе» во имя «отвлеченных или заведомо ложных идей», «совершенно чуждых народному духу и складу русской жизни». «В нашей промышленности, – писал Витте, – преобладает патриархальный склад отношений между хозяином и рабочим. Эта патриархальность во многих случаях выражается в заботливости фабрикантов о нуждах рабочих и служащих на его фабрике, в попечениях о сохранении лада и согласия, в простоте и справедливости во взаимных отношениях. Когда в основе таких отношений лежит закон нравственный и христианские чувства, тогда не приходится прибегать к применению писаного закона и принуждения».

Мощные рабочие стачки 1895–1896 гг. развеяли эти мечтания, «рабочий вопрос» приобрел невиданную остроту. Правительство пошло на ограничение рабочего дня в порядке общего законодательства. Законом 2 июня 1897 г. устанавливалась верхняя граница рабочего дня – 11,5 часа, а в предпраздничные и субботние дни – 10 часов. Средний рабочий день во всей фабрично-заводской промышленности России на рубеже xx в. составлял 11–11,4 часа и был несколько продолжительнее, чем в более развитых промышленных странах (в Англии, США, Дании и Норвегии он равнялся 9 часам, во Франции, Германии и Швеции – 10), что было вызвано необходимостью поддерживать конкурентоспособность отечественных производителей. Закон 2 июня 1897 г. не распространялся на предприятия, имевшие менее 20 рабочих. Тем самым значительная часть российской промышленности была вовсе изъята из сферы надзора фабричной инспекции, здесь распоряжалась полиция.

12 августа 1897 г. Министерство внутренних дел издало циркуляр о борьбе со стачками, которым «рабочие беспорядки» приравнивались к «делам политического характера», расследование которых должно было вестись на основании «положения о государственной охране». Полиции предписывалось «выяснять причины рабочих волнений и устранять по возможности поводы к неудовольствиям в тех случаях, когда рабочие имеют основания жаловаться на притеснения или несправедливость фабрикантов и фабричной администрации». Руководствуясь этими указаниями, охранные отделения перешли к осуществлению надзора за рабочими, совершенно игнорируя фабричную инспекцию.

Витте категорически высказывался против «введения полиции на фабрику». 12 марта 1898 г. Министерство финансов предписало чинам фабричной инспекции «никоим образом не передавать» своих обязанностей полиции. Между Министерством финансов и Министерством внутренних дел возник открытый конфликт, принявший особенно острые формы в Москве, где усилиями обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова «дело постоянного надзора за взаимными отношениями и порядком на фабриках и заводах, – по выражению прокурора московского окружного суда А. А. Макарова, – «уплыло» из рук фабричной инспекции и перешло в руки полиции». Рабочие, недовольные решением фабричного инспектора, могли подавать жалобы на имя обер-полицмейстера или обращаться в охранное отделение.

Инициатором московских новшеств был Сергей Владимирович Зубатов. В юности он сам участвовал в социалистических кружках и даже в 1882 г. был исключен из гимназии за политическую неблагонадежность, но быстро стал на праведный путь, пошел на службу в полицию и к 1896 г. дослужился до начальника Московского охранного отделения. Зубатову удалось убедить московского градоначальника Д. Ф. Трепова и генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, что «одни репрессивные меры» эффективны, только «пока революционер проповедует чистый социализм», но «когда он начинает эксплуатировать в свою пользу мелкие недочеты существующего законного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит не медля вырвать из-под его ног самую почву». Полиция должна была «идти в народ»: «Где пристраивается революционер, – писал Зубатов, – там должна быть и государственная полиция».

В сентябре 1900 г. в новой докладной записке великому князю Зубатов сформулировал программу более конкретно. Следовало обезоруживать «массы путем своевременного и неустанного правительственного улучшения их положения на почве мелких нужд и требований (большего масса никогда сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством и притом неустанно, без задержки». Опекать и организовывать рабочих, помогая добиваться уступок у фабрикантов, должна была полиция.

С мая 1901 г. Зубатов начал проводить регулярные воскресные совещания рабочих в аудитории Исторического музея, прозванные «зубатовским парламентом», где выступали с лекциями ученые экономисты. Летом 1901 г. зубатовскими агентами в Минске была образована Еврейская независимая рабочая партия. 14 февраля 1902 г. был утвержден устав московского «Общества взаимного вспомоществования в механическом производстве», а уже 19 февраля общество провело с благословения полиции невиданную манифестацию, по выражению Зубатова – «генеральную репетицию управления народными громадами» у памятника Александру ii в Московском кремле. Манифестация, в которой участвовало до 50 тыс. человек, проходила в образцовом порядке: «При пении гимна… рабочие проходили нога в ногу мимо великого князя и его свиты, в составе которой был не менее знаменитый, чем Зубатов, в полицейском мире П. И. Рачковский, заведовавший политической агентурой за границей».

Тогдашний министр внутренних дел Д. С. Сипягин отнесся к новациям Зубатова настороженно и газетную рекламу его начинаний прекратил. Начальник главного управления по делам печати Н. В. Шаховской разослал циркуляр, запрещавший пропагандировать манифестацию в качестве события «как бы указывающего на официальное признание существования у нас особенного класса рабочих». Однако в апреле 1902 г. Сипягин был убит террористами, а занявший наконец пост министра внутренних дел Плеве, посетив Москву, одобрил зубатовский опыт, который решено было распространять и за пределами московского промышленного района. Агент Департамента полиции Мария Вильбушевич, участвовавшая в создании Еврейской независимой рабочей партии, была командирована в Вильно «для постановки соответственного рабочего движения».

Заручившись поддержкой министра, Зубатов повел дело более энергично. 26 июля 1902 г. он устроил в знаменитом московском трактире Тестова встречу с фабрикантами, на которой убеждал их, что «торгово-промышленное сословие может найти искреннее сочувствие и защиту своих законных прав только в охранном отделении». Промышленники, которых зубатовские организации принуждали к выполнению требований рабочих, хотя и «справедливых» по мнению полиции, но не всегда законных, восстали. Председатель московского биржевого комитета Ю. П. Гужон представил министру финансов жалобу на действия Зубатова от лица всей московской торгово-промышленной корпорации.

В конце 1902 г. Зубатов был удален из Москвы, но не понижен, а повышен, сделавшись чиновником особых поручений при министре. А вскоре и вовсе был вознесен на самый верх полицейской пирамиды в результате интриги, возможной только в императорской России периода упадка. Начальник заграничной агентуры Департамента полиции П. И. Рачковский представил по начальству собранные им материалы, неопровержимо доказывающие, что пользующийся особым доверием и почитаемый за провидца в семье государя «доктор Филипп из Лиона» – шарлатан и мошенник, разыскиваемый французскими властями. Усердие не по разуму было сурово наказано. Рачковского с треском выгнали со