На ящик живо накинули красивое вышитое покрывало. Кнесинка уселась, служанки уложили правильными складками её белый, подбитый мехом плащ и встали честь честью сзади и по бокам. Мал-Гона и Аптахар подоспели бегом, Декша появился чуть позже – не мог бежать из-за раны. Лицо у него и так было зелёное. Иллад сейчас же порылся в пухлом поясном кошеле и вложил ему в руку маленькую жёлтую горошину. Декша отправил горошину в рот и, кривясь от горького вкуса, благодарно моргнул лекарю. Кивать было больно.

Левый – раненое достоинство – не пришёл совсем, хотя его звали.

Лесные гости показались почти сразу, как только были окончены суетливые приготовления. Трое мужчин, все невысокие и коренастые, в одеждах из меха и толстого полотна, окрашенного дроком и лебедой в разные оттенки жёлтого и красного цвета. Все трое показались Волкодаву схожими между собой, как братья. Или отец с сыновьями. Цепко приглядываясь, он отметил про себя низкие лбы, тяжёлые челюсти, заметные даже сквозь бороды, и угрюмое выражение глаз. Такое бывает у человека, который силится постичь нечто заведомо недоступное его разумению. Ну как есть харюки, определил про себя Волкодав. Угрюмцы. Кабы ещё не обнаружилось, что они поколениями женятся на родных сёстрах. Уж на двоюродных-то – как пить дать!

Между тем лесные посланцы остановились перед кнесинкой и преклонили колена. Те, что шли по бокам, опустились на оба, тот, что посередине, – на одно. Волкодав присмотрелся к нему. Плащ у него был из недорогого меха – медведины, – но как скроен! Шкура с головы зверя служила капюшоном и почти покрывала лицо, шкура с лап одевала руки и ноги, а все следы разрезов и швов были настолько искусно запрятаны, что глаз их не различал. Священное одеяние, которое предок-зверь позволял носить только старшему среди своих потомков. И то не каждый день – лишь в особенных случаях, требующих прародительского присмотра.

Коленопреклонённые угрюмцы помалкивали, ожидая, чтобы молодая правительница к ним обратилась, и она не стала их томить.

– По здорову вам, добрые люди, под кровом этого леса, – сказала она на языке восточных вельхов. – Не стану пытать, кто таковы. Мы здесь гости проезжие, а вы хозяева, вам и расспрашивать, а нам ответ держать. Скажу лишь о том, что сразу видно: люди вы достойные и сильного рода, рода Красы Лесов… – Тут она многозначительно обежала глазами медвежий плащ стоявшего посередине. – Не случится ли страннице, забредшей в ваши изобильные ловища, чем-нибудь удружить крепкоплечим охотникам?

Ей ответил стоявший по правую руку:

– Пусть кукушка прокукует тебе с зелёного дерева, светлая госпожа. Роннаны, дети Лесной Ягоды, благодарят Хозяина Троп, пожелавшего вывести тебя в их угодья. Светлая госпожа окажет роннанам великую честь, согласившись подарить им полдня.

Волкодав быстренько прикинул в уме: избрав прямоезжую Старую дорогу вместо Новой, окольной, походники в самом деле изрядно выгадали против оговорённого срока. Значит, в самом деле можно было позволить себе непредвиденную стоянку. Кнесинка учтиво ответила угрюмцам согласием: знать, произвела тот же нехитрый подсчёт. Следующей мыслью подозрительного венна была мысль о ловушке. Что, если странный народ уговорился с разбойниками и теперь ищет сгубить поезжан? Бывало же, тысячные воинства вроде того Гурцатова отряда входили в леса, ведомые надёжными вроде бы проводниками. И больше ни один человек не видал ни их самих, ни даже костей. Ну уж нет, решил про себя Волкодав, этому не бывать. Сам он был способен выбраться из какой угодно чащобы, хоть и с кнесинкой на руках. И знал среди ратников не меньше десятка таких же лесовиков. А устроят пир и опоят чем-нибудь на пиру, а тут и «призраки» недобитые подоспеют?..

Волкодав внимательно присматривался к харюкам, и собственные опасения казались ему всё менее основательными. Не то чтобы ему внушал такое уж расположение народ-затворник, убоявшийся опасностей мира и предпочитавший медленно хиреть от кровосмешения. Просто есть вещи, которые никогда не сделает племя, живущее заветами предков. Отравить гостя на пиру могут в просвещённой Аррантиаде. Или у саккаремского шада. Но здесь, где медведя величают Лесной Ягодой, дабы грозный зверь не услышал и не рассердился?.. Нет уж, только не здесь.

Кнесинка тем временем продолжала разговор, и постепенно выяснилась причина, побудившая угрюмцев нарушить вековое уединение.

– Мы судим ведьму, светлая госпожа, – поведал всё тот же мужчина, стоявший одесную старейшины. И одетый в бурую шкуру согласно кивнул. – Она пришла с востока, из-за лесов, и сперва показалась нам доброй знахаркой, сведущей в лечении хворей. Но потом мы убедились, что на самом деле она ждала только случая учинить нам беду. Мы изобличили её в дурном колдовстве и хотели изгнать её дух из плоти над священным огнём, чтобы ведьма не причиняла больше вреда. Однако охотники, ходившие далеко, принесли весть, что нашими местами скоро проедет великая правительница, чью мудрость и справедливость прославляют многие племена. Дети Лесной Ягоды собрались на совет и решили просить тебя, светлая госпожа, явить праведный суд.

Услышав это, Волкодав наконец понял, почему угрюмцев так явно смущала молодость кнесинки. Они, наверное, ждали, чтобы мудрая и справедливая государыня оказалась если не cтарухой вроде бабки Хайгал, то уж всяко женщиной зрелых лет, матерью воинов. То-то они начали переглядываться, увидев девчонку. Но отступать было некогда, да и беседовала она как полагалось правительнице.

Что до самой кнесинки, она тоже испытала немалое замешательство. Видно, судьбе показалось мало бед и опасностей Старой дороги, на которую она, по своему безрассудству, позволила себя направить. Стоило чуть успокоиться после битвы у края болот, и нате вам: является из лесу неведомо кто и велит решать о жизни и смерти человека, тоже никогда прежде не виданного!.. И отказаться нельзя.

Кнесинка ответила харюкам подобающими словами:

– В моём роду были судьи достойней меня. Но я буду просить трижды светлое Солнце… – тут она подняла глаза к светилу, стоявшему в небе над дорогой, – …буду просить трижды светлое Солнце осенить меня Своей Правдой, дабы не сумела умножиться несправедливость. Я совершу суд.

Волкодав беспокоился зря. Угрюмцы и не подумали вести их в свою деревню, схоронившуюся от недоброго глаза в лесных закоулках. Оно и понятно. Трясинные вельхи слишком боялись чужаков, чтобы открывать самое заветное ради колдуньи, обречённой на казнь. Куда уж там. Здесь боялись даже родниться с соседями, боялись отдавать своих молодых на сторону и принимать сторонних к себе. Кто их знает, сторонних! Очень может быть, что это даже и не совсем люди. А если и люди – пожалуй, дождёшься от них чего-нибудь, кроме порчи да сглаза!

Кнесинка тоже