Шрифт:
Закладка:
— Не перестаешь удивлять, жаным.
— А что я сказала?
— Девушки начинают в таких случаях молотить ерунду о великих чувствах. А ты — пить хочешь. И все.
— Подожди, я разминаюсь. Скоро тоже скажешь: «Закрой рот, пустота в черепушке отсвечивает».
— Нет. Ты — совершенство, Ирка. Ты лучше, чем в мечтах… Моя женщина.
— Еще увидишь это совершенство с утра, убежишь, не оглядываясь!
— Так я могу надеяться на продолжение этой ночи?
— Еще вечер не закончился, Решад!
— Но и я никуда не собираюсь. А гнать будешь — лягу, как собака, у крыльца, перешагивать устанешь.
— Пойдем на кухню? Я уже не только пить, но и есть захотела! Только в душ сбегаем? — без стеснения Ира встала, потянулась, ойкнула, инстинктивно сжав ноги:
— Нам нужно держать у кровати бумажные полотенца. Упаковку, а лучше парочку.
— Нет слов, — рассмеялся беспечно, следом за любимой вставая с развороченной постели. — В душ?
— Так, есть драники со сметаной, — вспоминая, чем богат холодильник, Ира остановилась через пару шагов к двери. — Женька с Даней не осилили перед отъездом. Будем на друг друга дышать белорусским духом. И эклеры остались!
— Ты для меня теперь — лучший десерт, любимая. В душ, бегом марш! — Решад провел указательным пальцем по ее позвоночнику, еще влажной коже, вызвав мурашки, что Ирка взвизгнула. Прижался сзади, положил ладони ей на живот, ткнулся губами в нежную шею. — Спинку потру…
— Но от эклера с шоколадом не откажешься же потом?
— Нет. С шоколадом? Я даже знаю, как его буду есть.
— Извращенец!
— Э, заметь, я ничего такого не сказал, ты сама додумала!
— Почему ты не уехал? — положив ноги ему на колени, Ира подцепила драник, обмакнула в сметану, хотела было откусить, но Решад наклонился, и ухватил ртом с ее вилки весь румяный картофельный блинчик. — Так нечестно! Перед тобой целая тарелка!
— У тебя фкуснее, — с набитым ртом оправдался взрослый мальчишка.
— Хитрый какой. Так что?
— Сам не понял. Вроде, документы были в порядке, и отказ, — вот только Решад не стал говорить, как наорал на него грозный полковник, обозвал дезертиром и слюнтяем, и что, по мнению старого служаки, побег — не выход. Ровно эти слова кричала ему в лицо рыжая мавка на пирсе, и это было последнее, о чем он умолчал в жизни. Она была права, а самое страшное оружие в руках женщины — оказаться правой. Нет уж, пусть лучше драники ест.
Опустели тарелки, бокалы, и снова слов не стало в мире. Желание заниматься любовью с этой девочкой не пропадало, а лишь усиливалось, разом от раза становясь острее, и на диване в гостиной, и под утро, опять в постели. Единственный способ не умереть от счастья — бегство. Но некуда бежать из плена сбывшихся желаний, да и зачем? Эту женщину он будет любить всю жизнь, днем заботясь, как о маленькой девочке, а ночью — по-взрослому, до дрожащих ног и сладких стонов.
Остаток ночи выпил силы, и едва забрезживший рассвет не принес облегчения. Решад боялся заснуть, выпустить ее из своих рук. Только тогда, когда Ира, совершенно обессиленная, задремала, уютно устроившись на его плече, подтянул под голову вторую подушку и позволил себе закрыть глаза. И вырубился, заснул, не видя снов из прошлого.
Двадцать шесть сообщений за два часа! Где-то мусоропровод прорвало, не иначе. Утром, в полудреме, она слышала, как собирался тихонько, но не было сил открыть глаза, встать с развороченной постели, проводить его на работу. В том, что он не сбегал по-тихому, а именно уходил на работу, она не сомневалась.
Повернулась лениво на бок, читая его признания:
«О, ты разблокировала мой номер!»
«Доброе утро, любимая!»
«Я счастлив, очень».
«Скорее бы вечер, и к тебе, Ир. Трогать тебя, лапать невозбранно, смотреть на тебя, ты не поверишь, я уже скучаю. Что ты со мной сотворила… Мавка моя лесная».
И все остальное, в таком же духе.
Пока перелистывала сообщения, пришло еще несколько. Ого, а на часах начало двенадцатого часа дня! Действительно — засоня, хотя, не мудрено, после такой бурной ночи.
Ира повернулась опять на спину, вытянула вверх ноги, покрутила ступнями. Бросило в жар, когда вспомнила, что он вытворял с ее телом, да и она не отставала, потеряв способность трезво мыслить. Внутри немного ныли мышцы, но эта боль была сладкой, требовала повторения. Теперь она понимала, почему люди так любят секс…
А сообщений становилось все больше, тон их постепенно менялся, становясь тревожным.
«Ты еще спишь, счастье мое?»
«Ир, я с утра в район должен был ехать, поэтому ушел рано».
«Ира-а-а!»
«Сколько можно спать?»
«Или ты не хочешь со мной разговаривать?»
«Что-то не так?»
«Ирка, ответь, а?»
«Сижу на совещании, а мысли о тебе. Втык получил».
«Ответь, пожалуйста!»
«Я тебя обидел?»
Наконец, написала, пожалев нервы страдальца: «Доброе утро!» ответ пришел тут же: «Ничего себе, ты только проснулась?»
«Сосед не давал до утра уснуть».
«Почему не выгнала?» И смайлик-дразнилка, с высунутым языком.
«А надо было?»
«Нет! Никогда больше не выгонишь!»
И даже дурацкая переписка возбуждала так, что тело выгнулось в истоме. Ира представила, как сидит здоровый мужчина за массивным столом, пытается сделать серьезное выражение лица, внимая разглагольствованиям начальства, а под папкой с отчетами давит буквы телефона, набирая сообщения. Вот дуралей!
«Ир, я вечером к тебе».
«Приходи. Не придешь — сама к тебе пойду».
«Скажи хоть здесь. Напиши».
«Что?»
«Знаешь».
«Так, Решад Маратович, у меня огурцы не политы, сорок розовых кустов не посажено, горох с чечевицей не перебраны, селедка с молоком не сожрана, и не познано самое себя, а ты мне еще загадки загадываешь. Работай, негра, солнце еще высоко!»
«Не дождусь ответа?»
«Решад! Сделай умное выражение лица и сиди на своем совещании!» — отправила последнее, потянулась, и встала на теплый пол, в квадрат светлого пятна августовского солнца. В душ, позавтракать, сбегать в магазин. И нагрузить себя делами, чтоб не сойти с ума до вечера.
— Алло, Ир, Леший спрашивает про «посидеть» вечером завтра тесной компанией, у нас с тобой какие планы? — только выйдя из кабинета начальства, позвонил, придерживая телефон
