Рекка была в чем-то права — все, действительно, как по “учебнику”.

Хаджар легко оттолкнулся от земли. В левой руке он сжимал меч, которым была вооружена тоскующая о пастушке девушка. Хаджар не был обоеруким мечником, но его контроля над собственным телом было достаточно, чтобы, с легкостью отбив неумелый блок молота офицера, отсечь ему сперва правую руку, затем, обратным движением, вырезать, вместе с доспехами, часть левого бока, а затем, изуродованного, бросить в гущу противников, несущихся в сторону “южных” ворот.

Их было несколько сотен. Женщины и мужчины, молодые и бывалые.

— ДЕРЕК! — во всю мощь легких взревел Хаджар.

От его рыка, сопряженного с выплеском энергии, разнеслась воздушная волна. Ударив по первым рядам бегущих, она оторвала их от земли и, пронеся по воздухе десятки метров, раскидала по палаткам и шатрам.

На шум сбегались все новые и новые солдаты. Впереди шли офицеры. На весь лагерь Хаджар ощущал всего одну ауру Повелителя, а остальные — Рыыцари Духа и Небесные Солдаты.

И только где-то в далеке, в гуще крон джунглей, ярким пожаром в потоках Реки Мира сияли ауры Танигеда и Дерека.

Рядом с ухом Хаджара просвистела окутанная сиреневой энергией стрела. Ударив в землю за его спиной, она взорвалась цветками льда, разросшимися на несколько метров вокруг.

Но стоило им коснуться ног Хаджара, как они мгновенно растрескались и, обернувшись снопом острых снежинок, понеслись в обратном направлении.

— Щиты! — выкрикнул кто-то из полевых командиров.

Разом, будто механизм отлаженной машины, сотни воинов вышли вперед строя и вонзили в землю ростовые, осадные щиты. Поток снега ударил по ним и взмыл в небо стеной ледяных шипов.

— Лучники!

До слуха Хаджара донеслось, как семь сотен луков заскрипели натянутыми до плеча тетивами.

— Залп! — полевой командир махнул в сторону Хаджара мечом.

И без того темная ночь для самого Хаджара обернулась непроглядным мраком, в котором сложно было разглядеть свет далеких звезд.

Сотни стрел накрыли собой небо и устремились к одиноко стоящей цели.

Эти люди, которые стояли перед Хаджаром, не сделали ему ничего плохо. Он их никогда не видел. Не знал их судеб, не знал жизней и историй, через которые он прошли.

Никогда не видел матерей и отцов, которые ждали их возвращения домой. Не слышал первого плача детей, которых они оставили за своими спинами.

Единственное, что знал о них Хаджар — они пришли на его землю. На землю его предков. Землю его отцов, за которую те проливали свою кровь.

Пришли сюда с войной.

А значит — их ждал только один исход.

Смерть.

На том месте, где стоял Хаджар, взорвался столп черной, свирепой энергии. Он закружился в небо вихрем силы и эхо в виде сотен разрезов меча разлетелись по лагерю Ласканской армии. Крики раненных, стоны умирающих, реки крови проливающиеся на теплеющую от битвы землю.

Сломанные стрелы градом падающие на головы тем, кто их впустил в полет и в центре этого безумства — разъяренной дракон, в одиночку бьющийся против тысяч противников.

Глава 905

Черный дракон, сотканный из тумана и мистерий меча, врезался в строй противников. Плечом Хаджар проломил щит воина, которому не посчастливилось оказаться у него на пути.

Осколки стали впились в стоящих рядов воинов, но те не успели почувствовать, как холодный металл пронзает их плоть. Куда раньше в кровавые ошметки их превратило эхо даже не от взмахов меча Хаджара, а от его движения.

Со стороны это выглядело, будто когти дракона рассекли стоявших по соседству воинов и то, что некогда было их телами, разлетелось в разные стороны.

Кровавые дождь пролился на ряды стоящих сзади.

Воина, держащего щит, буквально смело. Изломанной куклой, распадающейся в воздухе на составные части, он рухнул под ноги лучникам.

Пропела чья-то тетива и стрела почти впилась Хаджару в плечо, но стоило ей оказаться на расстоянии в метр, как невидимая сила стерла её в порошок.

Хаджар хорошо контролировал свое Графство меча — высвободи он его в полную мощь и солдаты, стоящие на расстоянии в сорок шагов, мгновенно погибли бы. Но Хаджар ставил своей целью не истребить армию, а сосредоточить её внимание на себе.

Иначе, вместо того, чтобы угнать корабль, отряд столкнулся бы системой самоуничтожения, которую запустили бы перед смертью капитаны судов.

Нырнув в сторону, Хаджар увернулся от скользнувшего вдоль его шеи палаша. Перехватив ведущую руку воина, хаджар сломал её в запястье.

Крик противника сладкой музыкой пролился Дархану в уши.

Он уже и забыл, как давно это было, когда в последний раз он сражался в честном, открытом бою. Где нет ни интриг, ни тайн, лишь враг, пришедший забрать твою землю.

На противоходе, Хаджар окончательно превращая руку солдата в труху, его же палашом снес сперва голову копейщику, пытавшемуся дотянуться до берда Хаджара, а затем и пронзил живот самому владельцу палаша.

Ногой он оттолкнул агонизирующее, захлебывающееся собственной кровью тело, в гущу врагов.

А затем, легким листом скользнув в обратном направлении, локтями врезался в защищенные забралами лица тяжелой пехоты. Сталь, сминаясь, рассекала плоть и кости.

Кровь пролилась на руки Хаджару, а сломанные зубы ливнем затрещали по его наплечникам.

Разворачиваясь юлой, Хаджар снес головы умирающим солдатам.

Черный Клинок праздновал свой кровавый пир. Все трое, еще до того, как упасть не землю, превратились в высушенный прах, развеянный ветром. Так что рухнули лишь их изломанные и разрезанные доспехи, но никак не тела.

Отцы и матери не дождутся тел погибших — кто пришел с войной в Дарнас, навсегда в нем и останется!

Вокруг Хаджара постепенно смыкалось кольцо воинов. Семеро копейщиков, подобно лучам солнца, со всех сторон вытянули оружие в пояс противнику.

Каждое оружие было окутано мистериями Духа Копья и энергией Небесных Солдат. Когда-то давно, этого бы хватило, чтобы трижды отправить Хаджара на тот свет.

Сейчас же, оттолкнувшись от земли, Хаджар взмыл в воздух, а приземлился уже на скрещенные лезвия копий. Одним ударом, направленным в сердцевину перекрестия копий, он выбил их из рук воинов.

Древко каждого копья, ударив вертикально вверх, врезалось в подбородки солдат. Их шеи хрустнули и тела тряпками упали на колени. Захлебываясь белой пеной, они бились в судорогах, но уже ничего не могли поделать. Они