и снова поладить, потому что в самой глубине их существа заключено знание, что взаимоотношения – это главное и что абсолютно полагаться они могут только друг на друга. Специалист по медведям Бен Килхэм десятки раз наблюдал, как мирятся медвежата-сироты, которых он растил и потом возвращал в природу: как бы часто они ни ссорились, необходимость поддержания социальных связей все равно оставалась для них ключевой. Возможно, способностью мириться обладают все млекопитающие, для которых жизненно важно прекращать возникающие стычки, чтобы жизнь группы или сообщества продолжалась нормальным образом. И, по всей видимости, то же самое присуще и попугаям, которые так напоминают зверей и своими вспышками ярости, и склонностью к нежным взаимным ласкам.

После яростной драки двух шимпанзе в спальном павильоне зоопарка ее зачинщик потом провел большую часть дня, залечивая раны жертвы[382]. Подобное поведение уже как будто граничит с чувством ответственности, а то и раскаянием.

Можно ли говорить о таких человеческих вещах, как вина, стыд, угрызения совести, если речь идет о животных? «Чувства вины и стыда подпитываются стремлением к принадлежности, – пишет де Вааль. – Величайший страх, который стоит за всем этим, – страх быть отверженным своей группой»[383].

Групповая идентичность, фундаментальный аспект культуры, – одновременно и источник, и результат эмпатии, альтруизма, сотрудничества… и нужды поддерживать мир. Движущей силой здесь выступает необходимость сохранить единство группы, чтобы она продолжала действовать как одно целое, потому что преимущества группы куда значительнее, чем преимущества отдельных составляющих ее особей.

Нора удаляется на пару шагов, останавливается, приподнимает стопу и крутит ею, побуждая детеныша взобраться на нее. Уцепившись за ее ногу, Налала слегка дергает мать: дескать, идем. Трогаясь с места, Нора позволяет ему повиснуть у нее на животе.

«Такого просто не бывает, – говорит Кэт, – чтобы мать таскала взрослого детеныша на животе». После отнятия от груди молодые шимпанзе часто возвращаются к некоторым детским формам поведения. Даже если они уже умеют хорошо ходить и лазить, как Налала, они могут просить, чтобы мать носила их как маленьких. Человеческие дети тоже иногда «впадают в младенчество», когда процесс взросления становится особенно трудным.

Найдя редкое пятно солнечного света под лесным пологом, Нора останавливается. Налала отцепляется от ее живота и перебирается ей на плечи, после чего они двигаются дальше. Маленький шимпанзе едет через лес верхом на матери, сидя прямо, как махараджа на слоновьей спине, подобрав под себя одну ногу, – комфортно и привольно, с чувством полной защищенности, как только и может ощущать себя ребенок, получивший в наследство весь мир.

Мир

Глава одиннадцатая

Прошло уже несколько недель моего пребывания в Будонго, и сегодня мы решаем сделать перерыв: отдыхаем от шимпанзе Вайбира и даем им отдохнуть от нас. Впрочем, наша «передышка» заключается в том, что мы собираемся навестить соседнее сообщество шимпанзе – Сонсо. По численности оно уступает предыдущему примерно вдвое. И, как уже говорилось выше, по сравнению с Вайбира, где соотношение самцов и самок примерно равное, в Сонсо расклад более типичный для шимпанзе: примерно две самки на одного самца.

Вожак Сонсо – двадцатипятилетний Хава. Его мать, Гарриет, сейчас здесь, и я с удивлением вижу ее с новым детенышем примерно семи месяцев от роду. Гарриет приветствует другую ветераншу, Кигери. Им обеим по 40 лет.

Мать с маленьким детенышем нередко прилагает максимум старания, чтобы удостовериться, что все относятся к ней хорошо и что она тоже со всеми ладит. Как какой-нибудь кандидат на политическую должность, она в некотором смысле проводит кампанию за безопасность своего детеныша, вкладывая несколько больше сил в социальные отношения, чем обычно, и создавая вокруг себя максимально гармоничную и дружелюбную обстановку.

Гарриет тянет руку к Кигери, но та, вместе того чтобы пожать ее, прикладывается к кисти Гарриет ртом. Протянутая рука означает: «Я доверяю тебе и знаю, что ты не станешь кусать меня». Кигери демонстрирует, что доверие Гарриет оправдано: «Вот видишь, ты можешь доверять мне».

На большом поваленном дереве Окленд играет со своей трехлетней светлолицей малышкой Оззи. Они то и дело покусывают друг друга открытыми ртами, мать часто бережно обхватывает детеныша руками, вселяя в него чувство безопасности.

Игрища юных шимпанзе бывают довольно буйными, но на взрослых они как будто оказывают успокаивающее действие. Малыши подобны этаким центрам формирования социальных связей; они часто вовлекают в свои игры взрослых, создавая в группе доверие и помогая поддерживать ее целостность.

Прибывает великий Муса, но без всякой помпы и демонстраций. Здесь же находится Мелисса и ее двухгодовалый сынишка Мухумуза. Мухумуза игриво атакует Мусу, понарошку кусая его. Несколько минут они кувыркаются, борются, возятся на земле, довольно урча. Когда детеныш наконец усаживается, величественный Муса игриво толкает его, словно возобновляя игру.

Еще одна взрослая самка с необычно бледным лицом подходит, ложится на спину рядом с детенышем и протягивает ему ладонь. Он не реагирует, и тогда она легонько хлопает по нему, дразня и вызывая на игру. Малыш Мухумуза оживляется и нападает на нее. Бледнолицая провокаторша одной рукой прикрывает глаза, а другой отбивается от атакующего ее плюшевого комочка.

Двадцатипятилетний Саймон приходит откуда-то, где предавался отдыху, и бережно хватает играющего малыша за ножку, а потом отпускает. Выглядит это очень трогательно.

«Вот в такие моменты, – говорит Кэт, – ты готов простить им, что порой они поступают друг с другом как последние ублюдки».

Внезапным движением Мухумуза вдруг хватает Саймона за пенис – и повисает на нем.

«Не самый умный способ обращения с взрослым самцом, – замечает Кэт, – но маленьких мальчишек члены взрослых часто приводят в совершенный восторг». Саймон подсаживает Мухумузу на ветку и отцепляет от себя его руку, как бы говоря: «Нет, это не для тебя».

Детенышам легко прощают нарушения многих социальных норм и другие проступки. Однажды здешний альфа, Ник, спаривался с одной из популярных в сообществе самок, когда детеныш по имени Клаус на бегу врезался в него. Это было, наверное, последнее, чего мог ожидать доминант группы, да еще в такой момент, однако нападать на детеныша он не стал. Тем не менее мать Клауса с криком подбежала, схватила сына и удрала с ним от греха подальше.

Порой самцы приходят в ярость, казалось бы, на ровном месте. А иногда ведут себя очень мягко и терпеливо, даже если на их детородном органе повисает расшалившийся сорванец. Кэт говорит: «Просто удивительно, как в них сочетаются агрессивность и сдержанность. Они не приходят в буйство от малейшего пустяка, они умеют контролировать свою реакцию».

Да, шимпанзе могут быть очень жестоки, и забыть об этом нельзя. «Но знаешь, –