Во мне все бьется и бьется одна-единственная фраза:

«Сегодня я отправляюсь в космос».

В относительной тишине я раздеваюсь и натягиваю длинное нижнее белье, которое будет облегать мою кожу бо́льшую часть предстоящего полета.

Ассистенты уже не раз одевали других астронавтов прежде, поэтому надобности заговаривать с ними у меня нет. Слава богу, они – профессионалы. Для того чтобы затащить меня в скафандр, требуются усилия аж троих. Скафандр спроектирован так, что будет защищать меня от непогоды – или, вернее, от отсутствия таковой – в космосе. Куда я и направляюсь сегодня.

Устроившись в кресле, я, уже облаченная в скафандр, смотрю прямо перед собой на бетонную стену, а мне же на голову натягивают шлем. Совершаю последние вдохи земной атмосферы, которой, очевидно, уже не наслажусь в течение ближайших восьми дней. Шлем на мне не новый, и кто-то, кто использовал его прежде, мыл голову шампунем «Белые плечи». Узнаю этот аромат, потому что именно «Белые плечи» и предпочитала моя бабушка.

Шлем со щелчком встает на предназначенное ему место, и радикально меняются воспринимаемые мною звуки. Этот шлем не просто приглушает доносящееся снаружи, как это делает шлем для полетов на реактивном самолете, а полностью его блокирует. А еще он отражает внутрь, пожалуй, даже усиливая, звуки моего собственного тела, и, кроме того, в относительной тишине до ушей моих весьма громко доносится шипение поступающей в скафандр консервированной кислородной смеси. Я ее вдыхаю медленно и осторожно. Смесь пованивает металлом. Я поднимаю обе плохо гнущиеся в космическом костюме руки и, сжав ладони в кулаки, выставляю сразу два больших пальца вверх.

Все замечательно. Просто великолепно! Мои товарищи по предстоящему полету один за другим кивают и дают мне знак «хорошо».

Внешний мир теперь находится снаружи. Услышу его я лишь после того, как подключусь к корабельной системе. Теперь нужно подождать, пока из моей кровеносной системы выйдет излишек азота. Если этого не сделать, то, оказавшись в космосе, закончу свои дни в ужасных судорогах, и причиной тому станет разница давлений. Так, давление земной атмосферы составляет 14,7 фунта на квадратный дюйм, но в капсуле же будет всего лишь 5,5 фунта на квадратный дюйм.

Трещины на бетонной стене передо мной выглядят головой злобного дракона. Интересно, что бы сказали несравненные психологи МАК, сообщи я им о своем наблюдении во время первоначальных тестов. Мне неловко в скафандре, но я все ж поворачиваюсь и машу рукой, привлекая внимание одного из костюмеров. Та смотрит на меня, и я изображаю, что открываю книгу.

Она понимающе улыбается и лезет в шкаф за материалом для чтения, который я выбрала для ожидания. Материал этот – подарок, преподнесенный мне братом на вечеринке по случаю моего предстоящего полета в космос. Одиннадцатый номер Супермена. Истинный алмаз из его накопленной годами коллекции комиксов.

Плакать сейчас было бы для меня выбором в высшей степени неудачным. Ведь я – астронавт. Я – уже внутри космического скафандра. И сегодня я отправляюсь к Луне.

* * *

Лифт спускает нас, астронавтов, из изолятора всего лишь тремя этажами ниже, но движется он неимоверно медленно. Портативный кислородный аппарат-чемоданчик, который я несу, тяжелый, но, когда кто-то предложил нести его за меня, я, разумеется, отказалась. Если мужчинам тащить его по силам, то выдюжу и я. Тем не менее к тому времени, когда лифт наконец достигает дна, я уже сожалею о своем поспешном отказе.

С нами в лифте спускаются еще и два ремонтника. Так, на всякий случай. Было бы неблагоприятным началом, если бы мы застряли в лифте по пути к Луне. Лебуржуа переминается с ноги на ногу. Никогда прежде не видела его столь взвинченным.

Двери отходят по сторонам, и глазам нашим предстает толпа репортеров. Нас предупредили об их присутствии, и поэтому, выйдя наружу, мы втроем останавливаемся на минутку, позволяя вездесущим разносчикам всяческих новостей сделать отменные снимки. Я произвожу глубокий вдох консервированной воздушной смеси и улыбаюсь. Надеюсь, улыбка у меня не выглядит вымученной. Мое сердце колотится быстрее, чем того хотелось бы, но скафандр защищает меня от докучливых вопросов папарацци.

Запуска на смотровой площадке ждут мой брат, его семья и даже тетя Эстер, Натаниэль же за стартом будет следить из Центра управления, стоя, разумеется, возле своего стола, а не сидя за ним, как обычно в подобных случаях.

Мы уходим от репортеров и садимся в фургон, и тот отвозит нас к ракете. Та высится подобно огромному монолиту, свидетельствующему о стойкости человечества. И я на нем намереваюсь вскоре прокатиться.

Конечно, есть некая вероятность того, что сегодня мы в полет не отправимся. Запуски частенько откладываются. Виной тому служат то неисправный провод, то непогода, а то и вообще придурок с бомбой… Как знать, возможно, завтра нам придется снова пройти через все то, что выпало на нашу долю нынче.

Из фургона мы выходим у подножия лифта, ведущего к порталу в вышине. Терразас останавливает меня, положив руку на плечо, и указывает ввысь.

Я откидываюсь назад – единственный способ посмотреть вверх, облачившись в скафандр. Звук моего вздоха эхом отражается от стенок шлема. «Артемида-9» в свете утреннего солнца дымится. Умом понимаю, что вижу я вовсе не дым, а испарения, вызванные наличием переохлажденного кислорода в баках, и ракета мне вдруг представляется живым зверем, испускающим из пасти пар после долгого яростного бега.

Боже мой, до чего же ракета прекрасна! И до чего же она чудовищна!

Я отвожу от ракеты взгляд, а Терразас, как и Лебуржуа, все еще смотрят и смотрят вверх, и оба они улыбаются.

Наконец мы, закончив таращиться, подобно праздным туристам, заходим в лифт. Он, поднимая нас, жутко гремит и трясется, а у ног наших расстилаются бескрайние прерии Канзаса.

Прежде чем забраться в капсулу, я останавливаюсь на платформе. Все астронавты всегда так делают. Единственный иллюминатор внутри выходит прямо вверх, и сейчас – мой последний взгляд на Землю перед тем, как я окажусь в космосе.

Землю вокруг одеялом прикрывает высокое, прорезанное серебристыми облаками небо. Вдалеке по периметру стартовой площадки МАК кружат два «Т-38», расчищая нам на всякий случай траекторию полета. Однажды нам пришлось даже отложить запуск только потому, что прилетел какой-то идиот-турист, решивший полюбоваться запуском космического корабля с воздуха.

Только-только после короткой зимы, в течение которой снега почти не выпало, зазеленели луга, и на них колышутся на ветру розовые пятнышки – ранние полевые цветы, раскрывшие свои лепестки с рассветом.

Я