неторопливо убрал под поверхность вод свой хвост и ушёл под волны окончательно, с кабиной, намеренно оставленной незнакомцем раскрытой. Выровнявшись под водой благодаря обеспечивающей ему автоматическую устойчивость в воздухе аэро-, а теперь, в воде, гидродинамической центровке, и планируя, аппарат мог в непредсказуемом направлении удалиться от точки падения на приличное расстояние, пока хватит глубины моря. Очередной расчёт пилота тоже оказался точным. Мы с облегчением перестали изображать из себя спасателей. Просто глазели с палубы, пока патруль не удалился ни с чем; концы, как говорится, ушли в воду. И заключительный расчёт незнакомца получился безупречным.

Спасённый был похож, подумалось, на казаха лет сорока-сорока пяти с гладкими, не знающими бритвы за ненадобностью, щеками. По-русски говорил чисто и мало. Добряк Миша налил ему стакан общественного ещё одесского коньяку от холода и дрожи и вправил ступню, вывихнутую, как я понял, незадолго до полёта. Незнакомец не курил.

Спасённый пилот определил во мне старшего и поинтересовался, на запад или на восток мы намереваемся двинуться, отдал мне аванс — пятьсот или шестьсот долларов — и попросил довезти и высадить его в море у берега Черногории, на траверсе Бара. Мы планировали побывать ещё в живописнейшем югославском Дубровнике, а потом в болгарском порту Бургасе на пути домой, в тогда позднесоветскую Одессу. Так что пилоту «оказалось» с нами по пути. В начале девяностых годов я обучался новому миру, назвавшемуся переходным к правовому, и в силу этого не предъявляющему и не спрашивающему документов. Только полюбопытствовал, не предполагается ли, что наш гость, прощаясь, заберёт и нашу единственную шлюпку?

— Нет, уйду ночью вплавь. Не беспокойтесь о чепухе. Спасибо.

Миша, припомнилось мне, в тот же день на палубе сказал о нём, округляя и скашивая глаза в сторону жилого помещения яхты:

— Бьюсь об заклад, что он с пушкой. Такие уверенные глаза бывают только когда вооружён.

Нет, человек тот совсем не походил на азиатского бонзу, о котором так много рассказывал Борис. Разве что лет ему в две тысячи десятом году должно бы стать, если доживёт, примерно столько, сколько монаху. Неужели он японец или китаец?

— Нет, и не казах, — поправил меня Борис. — Он, я думаю, пожалуй, калмык. Не волнуйся, он уверенно дожил. Жив и в две тысячи двенадцатом.

Глава седьмая

ИЗ ГЛУБИНЫ ДУШИ

21. Первое слово автора о не планировавшихся изысканиях в процессе работы

Официальная военная история сохранила описание одного из ожесточённейших воздушных боев между американскими и японскими истребителями над океаном на заключительном этапе Второй мировой войны.

19 июня 1944 года в Филиппинском море японские военно-морские силы попытались нанести поражение американскому флоту, готовившему высадку на Марианские острова в центральной части Тихого океана. Для достижения этой цели они собрали в единый кулак все боеспособные соединения палубной авиации.

Но против 324 японских истребителей и устаревших одномоторных палубных бомбардировщиков авианосный флот Соединённых Штатов поднял в воздух 443 новых палубных истребителя «Хеллкэт». Только за один этот день японцы потеряли 217 машин. Потери американцев составили 22 истребителя, то есть практически в десять раз меньше. Настолько хорош оказался американский истребитель модификаций F6F-3 и F6F-5, самый крупноразмерный, самый тяжёлый из одномоторных одноместных палубных машин всех воюющих стран того периода военных действий.

Мощнейший двухрядный звездообразный двигатель в 2000 лошадиных сил, шесть крупнокалиберных пулемётов «Кольт-Браунинг» с электрическим обогревом от замерзания на больших высотах и боезапасом 1200 патронов. Истребитель был способен вести шквальный непрерывный огонь из всех своих огневых точек в течение долгих пятнадцати секунд! Радиовысотомеры, радиолокаторы для перехвата целей ночью, системы распознавания «свой-чужой», системы самоликвидации секретного оборудования при угрозе захвата машины противником. Надувная спасательная лодка с аварийной радиостанцией, запасом воды и пищи, ножом и снастями для рыбной ловли на случай аварии. Способность к энергичному вертикальному манёвру, великолепные скорость и высота. И невероятная для одноместного истребителя дальность полета 2977 километров.

В дальнейшем американские штабисты, планируя военные операции, уже не принимали в расчёт японские авианосные силы. Американцы овладели Марианскими островами, в том числе и Сайпаном, на котором один из моих героев, американский военный лётчик Майкл Уоллоу встретился со своей любимой Кэролайн Ван Веерден.

Человек, о котором я сейчас расскажу, тоже военный лётчик, но японский, мог и не знать подробностей этого воздушного боя: в то время он летал и воевал уже не в тропической и не экваториальной, а в северо-западной части Тихого океана, в климате гораздо более холодном.

Японский Генеральный штаб хранил правдивые сведения о поражениях Страны Восходящего Солнца за семью печатями. Но, без сомнения, этот человек и сам явственно ощущал, что с каждым днем стратегическое положение Японии всё усложняется, сражаться становится уже почти нечем и, главное, некому. Почти выбиты квалифицированные пилоты. Нет и горючего. А ведь Советский Союз тогда ещё не вступил в войну с Японией.

В своем последнем воздушном бою, в среду 1 августа 1945 года в 10 часов 03 минуты по местному времени, этот летчик Императорских Военно-воздушных Сил Японии направил свой новейший истребитель под самое основание капитанского мостика грузового судна типа «Либерти» американской постройки, шедшего к Охотскому морю без поднятого флага государственной принадлежности, и с честью отдал свою жизнь за божественного Императора Хирохито и во имя грядущего процветания Японии.

До предпоследней секунды полета лётчик был в сознании. Поэтому и я с кинематографической отчётливостью, документально достоверно, в детальнейших подробностях, как, кроме меня, никто из живущих более, вижу всё то, что в последние мгновения своей короткой, тридцатипятилетней жизни из тесной пилотской кабины видел он.

Всматриваюсь и испытываю заметное волнение. Потому что, неожиданно для самого себя, «вытащил» именно эту картину из собственного подсознания, задавшись целью узнать, в ком пребывала ныне моя душа в предшествующем своём воплощении.

И картина такова, что, при всей неспровоцированности и сущностной инобытийности её для меня, — ведь я живу совсем другой жизнью, в другой стране и в другое время, — всё-таки не может не взволновать.

Когда, при первой же попытке получить информацию из подсознания даже не о своем прошлом, а о позапрошлом, о жизни человека, в котором пребывала ныне моя душа в предыдущем своем воплощении, неведомо откуда возникает перед твоим внутренним взором портрет мужчины не первой молодости с вроде бы азиатской внешностью, удивляешься слегка, но воспринимаешь представляемое спокойно, потому что ещё не знаешь, кто все-таки он такой и какое имеет отношение к тебе. Ведь он может быть кем угодно.

Не знаешь пока, получил ли прямой ответ на свой вопрос.