Шрифт:
Закладка:
Где же в конечном счете кроется причина войны с Японией и на ком лежит ответственность за ее возникновение?
Решительно все наше правительство было против нее, не желал ее, безусловно, и Николай II, и тем не менее она произошла, безусловно, по нашей вине.
Причина одна и единственная, а именно — твердое и неискоренимое убеждение правящих сфер, что силы наши и тем более наш престиж настолько велики во всем мире, а в особенности в Японии, что мы можем себе позволять любые нарушения даже жизненных интересов этой страны, без малейшего риска вызвать этим войну с нею: «Un drapeau et une sentinelle — le prestige de la Russie fera le reste»[389] — вот что громко провозглашал министр иностранных дел, а думали едва ли не все власть имущие. Война, полагали русские правители, а вместе с ними и Николай II, всецело зависит, в отношении к сравнительно маленькой Японии, от нас и от нашего желания. В основе здесь была опять-таки переоценка наших сил и недооценка как степени значения для Японии Кореи, так в особенности органической и, в частности, военной мощи этой страны.
Наш образ действий, лишенный даже международной корректности, в особенности для государства, предложившего на Гаагской мирной конференции всеобщее разоружение, был тем более недопустим и даже непонятен, что, в сущности, мы не придавали серьезного значения как водворению Японии в Корею, так даже нашему внедрению в Маньчжурию. Это была ребяческая игра, как ее верно окрестил Витте, совершенно не отдавая себе отчета, что основу ее заложил он сам.
Однако если никто из правительства войны не желал, то это отнюдь не значит, что входящие в его состав лица в ней невиновны, но степень их вины различная.
Распределяя эту вину между лицами, влиявшими на нашу дальневосточную политику, надо еще раз признать, что первым виновником был Витте. Именно он втравил Россию во всю дальневосточную авантюру. Не удостоверившись предварительно в том, насколько проведение нами железнодорожного пути через Маньчжурию, а в особенности учреждение в Южной Маньчжурии ряда промышленных предприятий приемлемо для Китая и даже для Японии, и не только не выяснив, в состоянии ли мы manu militari[390] защищать эти предприятия, а, наоборот, систематически отказывая в средствах на усиление нашей военной мощи на Дальнем Востоке, он широкой рукой тратил там русские народные средства, ослабляя там органическую силу России и отвлекая внимание государя и правительства от укрепления нашего положения в Европе. Если бы средства, вложенные в даже нам не принадлежащую Маньчжурию и ни на что нам там не нужные Порт-Артур и порт Дальний, были употреблены в центре государства, то можно смело сказать, что мы бы иначе встретили врага в 1914 г.
Однако непосредственным виновником Японской войны, в течение некоторого времени сознательно обострявшим наши отношения с Японией, был адмирал Алексеев. Вел он эту политику исключительно из личных честолюбивых видов, не без основания решив, что его значение и предоставленная ему власть, даже титул будут тем шире и значительнее, чем больше будет осложняться наше положение в управляемой им области. Вина Алексеева тем более тяжелая, что, допуская разрешение русско-японского спора силою оружия и зная, что решающее значение при этом будет иметь флот, он не приложил никаких усилий к соответственной подготовке его боеспособности и не привлек на Дальний Восток талантливых флотоводцев, сознательно окружая себя бездарностями.
Правда, в последние месяцы перед войной он переменил свой образ действий и, по-видимому, стремился предотвратить вооруженное столкновение с Японией, но было уже поздно. Япония затратила столь большие средства на подготовку к войне и при этом настроила свое общественное мнение столь воинственно, что война превратилась для нее в необходимость.
Между этими двумя людьми — Витте, создавшим условия, которые нас привели к войне, и Алексеевым, своим высокомерием озлобившим японцев, — располагаются остальные причастные к делам Дальнего Востока лица, в большей или меньшей степени виновные в этой войне. Среди них первое место принадлежит Безобразову и его присным.
Виноват Безобразов прежде всего в том, что с легкомыслием безответственного дилетанта, не знакомого в силу своего положения с общими нуждами и состоянием страны, усиленно толкал Россию на Дальний Восток, удовлетворяя тем свое безграничное честолюбие и неудержимое стремление играть видную политическую роль. Но особенная вина его состояла в том, что, сознавая, как он это сам неизменно утверждал, нашу беззащитность в Маньчжурии и на Ляодунском полуострове, а также что одно наше присутствие там разжигает к нам злобу и Китая и Японии и усиленно ввиду этого настаивая на усилении на Дальнем Востоке нашей военной силы, он, невзирая на то что почти ничего в этом отношении не делалось (ибо и сделано быть не могло), тем не менее, с своей стороны, продолжал действовать в направлении дальнейшего раздражения Японии и тем усиливал ее враждебность к нам. Действительно, если Безобразов понимал, что наша деятельность в Маньчжурии (а следовательно, тем более в Корее) поведет к вооруженному столкновению с Японией, то он, разумеется, должен был одновременно понимать и то, что до доведения нашей военной мощи до такой степени, при которой, по его понятиям, мы могли бы дать успешный отпор японцам, мы должны были умерять эту деятельность и искать миролюбивого выхода из создавшегося положения. Между тем, пока лица из правительственного состава, не верившие в нашу слабость на Дальнем Востоке и, во всяком случае, почитавшие, что в случае боевого столкновения с Японией мы выйдем из него победителями, все же стремились к мирному улажению спорных между Россией и Японией вопросов и соответственно этому советовали быть уступчивыми, Безобразов, везде кричавший о нашей слабости в Маньчжурии и даже в Порт-Артуре, настаивал на резком отпоре всяким японским притязаниям. Его упорные советы не проявлять ни к Японии, ни к Китаю никакой уступчивости, а, наоборот, твердо вести там агрессивную политику сыграли, несомненно, фатальную роль в деле русско-японского конфликта. Следуя именно этим советам, мы усиленно бряцали оружием и потрясали кулаком, не имея, однако, никакого намерения вступить в драку и даже вполне сознавая крайнюю ее нежелательность для нас. И здесь, увы, нет сомнения, что вызван был
