кусать мои подошвы, полынь — цепляться за щиколотки, когда я осторожно ступал на дальнюю сторону ветряков.

Там стояло приземистое здание из самана, которое, как мне объясняли, покрывало поднимавшуюся на поверхность воду, уменьшая потери от испарения и защищая от проникновения щелочной пыли. Оттуда, как мне было сказано, вода поднималась при помощи ветряков наверх, в кирпичный резервуар, а оттуда распределялась по своим рабочим местам. За домом, возведенным над источником, земля шла в гору, и вокруг было абсолютно безлюдно. Но я мог разглядеть гораздо больше: полынь, деревья Джошуа и гулко снующих мимо сов.

В ручке моего ножа было вмонтировано электромагнитное устройство. Мне было ни к чему входить, не говоря уже о том, что я не хотел оставлять следы вторжения. Запор на двери был таким же зыбким, как стены — тонкими. Пионеры в этой жизненно важной области проявили трогательную неуклюжесть.

Я все же зашел, прикрыл за собой дверь, зажег фонарь, вмонтированный в свой нож, который служил по сути линзой. Воздух здесь был такой же холодный. Я заметил, что на трубах, уходивших вниз, в глиняный пол, и наверх, сквозь крышу, сконденсировалась вода, принюхался. Кроме этого, в кромешной тьме я едва различал верстаки, полки для инструментов, примитивные приборы. Отсюда было не слышно поворачивающихся лопастей турбин, которые приводили в движение насосы; но шум поршней грубо сработанных, смазанных салом цилиндров напоминал шуршание костей друг о друга.

Итак, источника там не было. Как я и предполагал.

Меня, как кинжалом, ударило светом. Я перевернул свой фонарь, превращая его в оружие, и отступил во мрак. Сзади послышался хорошо знакомый голос:

— Не суетись, Мивел, или как там тебя зовут. У тебя нет ружья. А у меня есть огнестрельное оружие. Собственность города. Заряжено дробью.

Присев на корточки среди каких-то громоздких вещей и ощущая биение пульса, я отозвался:

— Если ты меня убьешь, тебе от этого будет более, чем нехорошо, Дэнил Смит, — и быстро перескочил на другое место. Нож у меня в руке был как живой, мой большой палец легко прижимался к предохранителю. Я был молод, хорошо натренирован, в отличной форме. Пожалуй, я справился бы с ним в темноте. Но мне не хотелось. Лезус Харисти знает, насколько мне этого не хотелось, и ему известно, что я не просто боялся бежать в пустыню без должной подготовки.

Он вздохнул, как ветер за этими стенами.

— Ты ведь маврайский шпион, не правда ли?

— Агент экологической Службы, — ответил я, продолжая двигаться. — У нас заключен договор с Главным боссом. Я согласен, в некоторых вопросах он — хорек, но он способствует сохранению земли для своих праправнуков и для ваших.

— Мы, я и мои партнеры, не были уверены, — сказал Дэнил Смит, — И мы решили по очереди дежурить, пока ты от нас не уйдешь. Ты мог бы держаться честно.

— В отличие от вас, убийцы, — Но мне как-то не удалось вложить гнев в эти слова, даже ради Вильяму, моего однокашника, и его двух безымянных провожатых.

— У тебя, небось, есть прикрытие? — спросил он.

— Разумеется, — ответил я. — Когда мы потеряли своего первого человека, у нас возникли серьезные подозрения. А если потеряем второго… вообрази, — Скрип-скрип — шли мои согнутые ноги гусиным шагом. Я молился Богу, чтобы стук насоса заглушил от него мои шаги. — Ваша цель очевидна: вы хотите вырасти в безвестности, пока не станете такими большими и сильными, что никто, даже сама Федерация, не будет вам страшен, а вы будете отгорожены от мира преградой из пустыни. Но разве вы не видите, — настаивал я, — что мое начальство уже разгадало этот замысел? И они не собираются допускать, чтобы зло зашло так далеко.

Ты знаешь, что я преувеличивал. Людские ресурсы и запасы оборудования столь скудны, что вот-вот иссякнут. Они, вполне возможно, решат, что у них есть более неотложные дела, чем расправа с одним непокорным народишком. Вильяму и меня могут просто сбросить со счетов. Я весь покрылся холодным потом. Как много непокоренных морей, непройденных земель, недолюбленных девушек, восходов Ориона, и этот, еще невиданный, Южный Крест!

— Вы не сознавали, насколько решительно мы настроены, — продолжал я. — Закон Жизни — не риторика, Дэнил Смит. Это выживание.

— А как же наше выживание? — простонал он.

— Слушай, — начал я, — Если я выйду на свет, можем ли мы говорить перед лицом Танароа?

— Хм?.. О… — Он постоял, и в этот момент я понял, что станет с расой, некогда великой, но утратившей былое величие. Когда-то они были чужаками, которые лезли повсюду, на все земли, а теперь, растранжирив свои ресурсы, они могли ожидать одного: что новыми хозяевами Земли станут прежде бедные и заброшенные, у которых иначе не было шансов. Однако это было давно и ушло в прошлое. В реальности существовал Дэнил Смит, который смиренно сказал: «Да» — там, в тишине строения, хотя ради спасения своего народа он не видел иного средства, чем убийство.

Я снова переключил свой прибор на фонарь и положил его на скамью подле его фонаря, чтобы свет выхватывал из скрежещущего, клокочущего мрака его бороду, и руки, и молящие глаза. Я быстро сказал ему, потому что мне не нравились мои слова:

— Мы подозревали, что вы используете не естественный поток воды. Когда по прошествии веков в одночасье делается подобное открытие, оно выглядит странно. Нет, вы обнаружили залегание глубинного водного пласта, и теперь выкачиваете его досуха, на этой земле скудных дождей, а это нарушает Закон Жизни.

Он стоял перед мной, и с него слетали последние лохмотья:

— Хорошо, со временем мы исчерпаем его. Но это может произойти через две — три сотни лет. Разве ты не видишь, что мы могли бы использовать это время, чтобы пожить?

— А потом? — с вызовом спросил я, поскольку мне приходится постоянно напоминать себе, что мое дело — правое, и заставлять его верить, что мое правительство фанатично убеждено в важности этого вопроса. (Он ведь не имел опыта общения с нашими беспечными островитянами, и ему было невдомек, что крестовые походы стали для них невозможны: лишь горстка энтузиастов стремится пресечь катастрофу в зародыше, пока момент силы не вырос сверх всякой меры.) От этого зависела моя жизнь. Он все еще сжимал свой дробовик. Он вполне мог разнести меня, прежде чем я успел бы его ранить.

Я продолжал:

— Потом? Подумай. Вместо нашей сегодняшней жизни, когда мы увеличиваем человеческие знания и да… совершенствуем наш дух… нас постигнет сначала однообразие, свойственное злакам и скоту, потом мы превратимся в орду двуногих муравьев, а потом