время войны «стал свидетелем более полного прекращения профессиональной деятельности в области физики, даже в сфере обучения, чем в любой другой стране». С другой стороны, война привлекла к науке всеобщее внимание. Как потом писал Виктор Вайскопф: «Война посредством самых жестоких аргументов наглядно показала, что наука имеет самое непосредственное и прямое значение для каждого человека. Это изменило природу физики».

После обеда в пятницу 21 сентября 1945 года Оппенгеймер приехал попрощаться с Генри Стимсоном. Это был последний день пребывания Стимсона в должности военного министра и одновременно семьдесят восьмая годовщина его рождения. Оппенгеймер знал, что Стимсону предстояло в тот же день выступить с прощальной речью в Белом доме, в которой военный министр «с большим [как считал Оппенгеймер] опозданием» намеревался поддержать «открытый подход к атому». Согласно записи в дневнике Стимсона, он собирался напрямик заявить президенту Трумэну, что «мы должны безотлагательно предложить России возможность поделиться на взаимной основе сведениями о бомбе».

Роберт искренне любил старика и доверял ему. Оппенгеймеру было жаль видеть, что Стимсон уходит на покой в критический момент дебатов об отношении к атомной бомбе в послевоенную эпоху. Во время визита Оппенгеймер последний раз ознакомил военного министра с некоторыми техническими аспектами, после чего Стимсон попросил пойти с ним в пентагоновскую парикмахерскую, где он хотел подстричь свои поредевшие седые волосы. Когда пришло время прощаться, Стимсон поднялся из парикмахерского кресла, пожал Оппенгеймеру руку и сказал: «Теперь дело в ваших руках».

Глава двадцать четвертая. «Мне кажется, что мои руки запачканы кровью»

Если атомные бомбы как новое оружие войдут в арсеналы воюющего мира или арсеналы стран, готовящихся к войне, то наступит время, когда человечество проклянет названия Лос-Аламос и Хиросима.

Роберт Оппенгеймер, 16 октября 1945 года

Роберт Оппенгеймер приобрел звездный статус, его имя стало знакомо миллионам американцев. Чеканное лицо смотрело с обложек журналов и первых полос газет. Личные достижения Оппенгеймера стали синонимом достижений науки как таковой. «Шапки долой перед мужами науки», — гласил заголовок передовицы в «Милуоки джорнал». «Никогда, — вторила ему “Сент-Луис пост-диспэтч”, — больше нельзя отказывать ученым-исследователям Америки… в чем-либо необходимом для их поисков». Мы должны восхищаться их «славными достижениями», призывал «Сайентифик мансли». «Современные Прометеи еще раз совершили набег на Олимп и похитили у Зевса его молнии». Журнал «Лайф» заметил, что физики примерили «плащ Супермена».

Оппенгеймер постепенно привык к подхалимажу. Два с половиной года, проведенные на «холме», похоже, неплохо подготовили его к этой роли. Они превратили его в ученого-политика, кумира публики. Даже личные повадки — трубка и неизменный «поркпай» — приобрели международную узнаваемость.

Вскоре Оппенгеймер начал публично выражать свои тайные сомнения. «Мы создали эту штуку — самое ужасное оружие, — сказал он, выступая перед Американским философским обществом, — и она резко, глубоко изменила природу мира… сообразно всем нормам того мира, в котором мы выросли, эта штука есть зло. Совершив этот поступок… мы вновь подняли вопрос: является ли наука для человека добром…» «Отец ядерной бомбы» давал понять, что атомная бомба по определению — это оружие террора и агрессии. Причем недорогое. Сочетание этих качеств способно однажды привести к гибели всей цивилизации. «Атомное оружие, даже по меркам нашего сегодняшнего знания, — говорил он, — можно изготовить недорого… ядерные вооружения не сломают экономический хребет нации, пожелавшей обзавестись им. Характер использования атомного оружия задала Хиросима». Бомба, сброшенная на Хиросиму, по словам Оппенгеймера, была использована против «фактически побежденного противника… это — оружие агрессоров. Элемент внезапности и ужаса так же неотделим от него, как расщепляемость ядер».

Многие друзья были удивлены способностью Роберта выступать — нередко экспромтом — с таким красноречием и самообладанием. Гарольд Чернис присутствовал на одном из выступлений Оппи перед студентами Калифорнийского университета в Беркли. Чтобы послушать знаменитого ученого, в спортзал университета набилось несколько тысяч человек. Чернис опасался провала — «я не считал его хорошим оратором». Представленный ректором Спраулом, Оппенгеймер без бумажки проговорил три четверти часа. Черниса поразило, как хорошо Оппи держал внимание публики: «С того момента, как он открыл рот, и до самого конца во всем зале никто даже не пикнул. Он воистину творил волшебство». Выступление, на взгляд Черниса, получилось даже слишком хорошим. «Подобный талант публичного выступления — яд, очень опасный для своего обладателя». Такой дар мог сыграть злую шутку, красноречие — негодный щит от политических стрел.

Всю осень Оппенгеймер сновал между Лос-Аламосом и Вашингтоном, пытаясь воспользоваться своей внезапной известностью, чтобы повлиять на высокопоставленных чиновников. Он, по сути, выступал от имени всех гражданских научных работников Лос-Аламоса. 30 августа 1945 года 500 коллег Роберта собрались в лекционном зале и постановили создать новую организацию — Ассоциацию ученых Лос-Аламоса (ALAS). В считаные дни Ханс Бете, Эдвард Теллер, Фрэнк Оппенгеймер, Роберт Кристи и другие составили категорическую декларацию об угрозе гонки вооружений, невозможности защититься от атомной бомбардировки в будущих войнах и необходимости международного контроля. Оппенгеймера попросили доставить «документ», как назвали декларацию, в военное министерство. Никто не сомневался, что ее вскоре опубликуют в прессе.

Девятого сентября Оппенгеймер направил донесение заместителю Стимсона Джорджу Харрисону. В сопроводительном письме говорилось, что «документ» был распространен среди 300 ученых и лишь трое из них отказались его подписать. Оппи подтвердил, что, несмотря на то что он не участвовал в составлении декларации, последняя выражает и его личное мнение, и что он надеется на одобрение военным министерством ее публикации. Харрисон вскоре позвонил Оппи и передал просьбу Стимсона отправить им побольше экземпляров «документа» для распространения в государственных органах. Харрисон также добавил, что военное министерство — по крайней мере, пока что — не разрешает его публикацию.

Недовольные проволочкой, ученые — члены ALAS начали требовать от Оппенгеймера каких-нибудь действий. Признавая, что и сам расстроен, Оппи доказывал, что у администрации, видимо, есть на то весомые причины, и призывал друзей потерпеть. 18 сентября он вылетел в Вашингтон и позвонил оттуда, объявив, что «обстановка выглядит довольно хорошо». «Документ» распространили среди членов администрации Трумэна, и Оппи надеялся, что они правильно на него отреагируют. Против ожиданий администрация в конце месяца присвоила декларации ученых гриф «секретно». Услышав, что их доверенный эмиссар изменил свою позицию и поддержал решение на запрет публикации, члены ALAS не поверили своим ушам. Некоторым из них казалось, что чем больше Оппи проводил времени в вашингтонских коридорах, тем безропотнее становился.

Оппенгеймер убеждал их, что изменил свое отношение по серьезной причине: администрация Трумэна готовилась представить законопроект об атомной энергии. Ученым Лос-Аламоса было велено